Анна была на пятом месяце беременности, когда Мехмед по кличке «Секс-торговец» (тот был выше на нее на три головы), брезгливо морщась, крепко схватил ее за руку, запихнул в машину и повез в больницу. На аборт. Пока врач медленно водил зондом УЗИ по ее животу, Анна смогла различить на экране изображение дитя. «Они его убьют», – все повторяла она про себя. 

В скором времени помещение наполнилось звуками быстро бьющегося сердечка. Затем можно было различить еще одно сердцебиение. «Это двойня», – недолго думая сказал узист. Тот же голос продолжил: «Срок слишком большой. Если мать умрет, врач несет ответственность». Скривившись, Мехмед внимал ему. Чуть поодаль застывшая от ужаса Анна смотрела не него. «Неужели убьет и сбросит тело в море?»

Возлюбленная Мехмеда Алена пыталась отговорить его: «Видимо, так Бог повелел». И тогда Анна вдруг перестала презирать свое тело, которое она каждый день была вынуждена отдавать десяткам мужчин. Правда, некоторое время ее уже не заставляли вступать в половые отношения с клиентами. Сидя одна-одинешенька в четырех стенах, вспоминала каждый силуэт, возникший в ее жизни в течение последних месяцев. Все повторяла себе: «Кто же отец детей? Как мне избавиться от сутенера? Как мне растить двоих. Как?»

А между тем одна из проданных в сексуальное рабство девушек (тоже молдаванка) не выдержала. Собралась духом и тайком подошла к полицейскому на улице. Сказала только, что «хозяин использует их и не платит ими денег». Довольно быстро на Мехмеда надели наручники, а Анну и остальных девушек доставили в полицейский участок. Они дали показания и им разрешили уйти.

***

Анна с огромным животом, похожим на надутый шар, который вот-вот лопнет, прибыла из Турции в Республику Молдова. Ее доставили в Кишиневский центр по оказанию помощи и защите жертв и потенциальных жертв торговли людьми (КЦП), где жили еще 35 женщин, спасенных из сексуального рабства. Кто-то из них оказался в Македонии, а кто-то – в Турции или Венгрии. 

Это было в 2003 году – спустя два года после создания Центра, цель которого состояла в оказании социальной, медицинской и психологической помощи жертвам, подвергавшимся эксплуатации за границей.

«В то время самолетом прибывали по 25-30 женщин. Они попадались в сети торговцам и подвергались жесточайшей эксплуатации. На Балканах их продавали подороже», – вспоминает психолог Лилия Горчаг, которая работает в этом центре еще с его основания.

Анна оказалась первой беременной женщиной, которая попала в центр. 

«Она была такой худенькой и хрупкой и с необычайно большим животом. Она была очень напуганной, боялась всего – шума, звуков, всего. Если кто-то хлопал дверью сильнее, она вздрагивала и уже не могла успокоиться. Она отличалась от других женщин. В ней жил ребенок, на долю которого выпало очень много страданий. Это был наивный и чистый ребенок. Остальные женщины часто были озлобленными, они плакали, кричали. Другие находились в депрессии, целыми днями лежали в постели, не хотели ни есть, ни пить. Она не стала агрессивнее. Она не стала зависимой от алкоголя, наркотиков или табака. Она каждый раз просила разрешения, все время извинялась. Она была очень терпеливой, была очень замкнутой, очень напуганной. А позже стала теплее, более открытой, более уверенной. У нее никогда не случалось эмоциональных всплесков или взрывов, она не ругалась. Она словно улитка пряталась в свой домик и оставалась там. Это нас впечатлило», – вспоминает Лилия Горчаг.

***

Анна не понимала, куда попала. Свалившись на стул, впервые в жизни оказалась перед психологом и стала, одолеваемая эмоциями, рассказывать тонким голосочком о своей жизни. 

Детство

До шести лет Анна почти каждый день видела, как ее отец – всегда строгий и не гнушающийся рукоприкладства мужчина – избивал свою жену до крови. Он был ревнивым и считал, что жена – его собственность. «Мама часто говорила: «Ох, я хочу умереть. Мне надоела такая жизнь. Мне надоели мучения. Я сыта по горло побоями».

Хотя Анна была еще ребенком, она отлично помнит день, когда ее мать свела счеты с жизнью. За день та ни съела ни маковой росинки. Улеглась на свою постель и крепко сжимала ее к себе до утра. Проснулась спозаранку. Анна почувствовала, что женщина собирается уйти, и спросила: 

– Ма’, а ты куда? 

– По воду.

– Так обожди до утра. Тебе не страшно?

– Нет, не страшно…

Анна посмотрела, как она выходит, неся пустое ведро в руке. Посидела так пару минут, затем легла и вновь уснула. 

Ее сандалии нашли у колодца. Там же обнаружили и письмо, закрепленное меж досок малых ворот. Писала, что ей уже невмоготу терпеть мучения и издевательства, поэтому просит прощения у детей за свой уход, и молится, чтобы они попали в детский дом или нашли приют у родственников. 

Никто однако не учел ее последнюю волю. Анна, ее трехлетний брат и девятилетняя сестра остались на попечении агрессивного отца, который страдал от алкогольной зависимости. Потом в ее жизни было много лет побоев и унижения. Ударов цепью. Дней, когда им нечего было есть. Их спасала милость соседей и родственников. «Родные подкармливали, но и попрекали куском. Мы трудились в поте лица, ходили собирать шиповник. Все руки были исцарапаны до крови».

Самые прекрасные воспоминания Анны – индийские фильмы, которые показывали раз в неделю в Доме культуры, расположенном в центре села. «Эти танцы и музыка приносили столько радости, что я забывала полностью о горе». «Семья» стал ее любимым фильмом. «Там девушка свалилась в огромный колодец, что-то вроде канализации, после того, как бандиты хотели обесчестить ее. Собака, ребенок и обезьяна сбросили ей веревку и вытащили. Конечно, это фантастика, но все это ведь из жизни взято… Дааа, смеешься до упаду с овчарки и обезьяны».

 

Македония

В 1999 году девушка из ее села, которая тоже росла без матери и с грубым отцом (от которого сбежала после того, как тот набросился на нее с топором), рассказала Анне, что знает кого-то, кто может помочь им уехать за границу на заработки. Анна не могла нарадоваться: «Я могу убирать. Могу делать все. Лишь бы избавиться от отца». Ей было 19 лет. Она закончила 9 классов, выучилась в ремесленном училище на повара и получила соответствующий диплом на руки. 

В Кишиневе ее разместили на квартире вместе с другими девушками. Спустя пару недель документы были готовы. «Они спросили меня, куда я хочу. Ответила, что в Италию, ведь там красиво».

В Италию, как мечтала, Анна не попала, зато очутилось в заброшенной македонской деревне. Ее заперли в подвальной комнате. Еду получала сквозь решетку на окне, затем ее доставляли в ночное заведение и заставляли заниматься проституцией. «Первый клиент кусался… Какой-то напившийся дебил. Я плакала. Он пожаловался хозяину: «Что за девушку ты мне дал? Я видел немало девушек, но не таких отсталых». За это хозяин как врежет мне кулаком по голове, вот такая шишка появилась…». Зря она в слезах умоляла определить ей другое занятие. «Ты в моих руках. Я могу закопать тебя. Могу запихнуть в мешок и скинуть в море», – угрожал ей торговец. 

Анну били за каждую жалобу от клиентов, поступившую хозяину. Тот бил со всей силы, без малейшей жалости. «Я смотрела окно и думала разбить себе голову об окно, да умереть… Но я и смерти боялась».

По ее словам, она уже не помнит, как попала домой, дескать, забыла за все эти годы. По первой версии, один из членов сети торговцев людьми пообещал помочь после того, как она с опухшим от слез лицом умоляла позволить ей отправиться домой, «ведь скоро уже год». По второй версии, ее отправили в Венгрию. При проверке документов разница между снимком блондинки в паспорте и стоящей перед ними брюнеткой вызвала подозрения таможенников. 

Провалы в памяти и наивное поведение не случайны. Дело в том, что Анна страдает умственной отсталостью, поясняет психолог: «Умственная отсталость означает, что она не в состоянии улавливать причинно-следственную связь. Она больше живет сиюминутными эмоциями».

 

***

В 2000 году, когда Анна вернулась на родину из Македонии, более 200  женщин продали и заставили стать проститутками. Возраст половины из них составил от 18 до 24 лет. Анна статистикой не была охвачена – не помнит, чтобы ее допрашивала полиция. И в Кишиневскйи центр для жертв торговли людьми она не смогла попасть, ведь это учреждение должны были открыть только спустя почти год при содействии Международной организации по миграции (МОМ).

Она однако относится к числу около 80% жертв торговли людьми, которые подвергались насилию в семье и которые были завербованы непосредственно друзьями или знакомыми, пообещавшими хорошо оплачиваемую работу за рубежом. 

***

Вернувшись домой из Македонии, Анна рассказала родственникам, что работала посудомойкой в баре. Вначале отец вроде бы обрадовался ее возвращению, тем более что год он практически ничего не слышал о ней, не получал писем, не общался с ней по телефону. Все считали, что она умерла и даже думали объявить ее в розыск. Потом по пьяни отец часто называл ее проституткой, утверждал, что знает, чем она занималась в Македонии, говорил, что она его позорит на все село. О том, что случилось с Анной на самом деле, в их семье знала только ее сестра. Та всегда была на ее стороне и никогда не осуждала. 

В 2000 году на мировом уровне только начинали закреплять первое определение термину «торговля людьми». Его утвердили в Палермском протоколе, дополняющем Конвенцию ООН против транснациональной организованной преступности, цель которого состояла в предупреждении и наказания явления, обретающего размах особенно среди женщин и детей. 

А слух о работе Анны в Македонии, расположенной в более тысячи километрах от Молдовы, в начале «нулевых», когда молдаване незаконно пересекали границы в Европе, вскоре облетел все село. Теперь в Анне не видели только «бедную девочку, росшую без матери», а одну их тех, которые «кто знает, как попала в ту Македонию и чем еще там занималась».

«Наше общество суровое и нетерпимое», – в который раз констатирует Лилия Горчаг. – Когда кто-то из бедной семьи хочет выбраться из сложной ситуации, общество должно относиться к нему по-другому. Общество должно было помочь ей больше не уезжать и найти возможность заработать дома на кусок хлеба. Ведь она многого не просила…».

Турция

Взгляды, настойчивые вопросы и деревенские сплетни заставили Анну на время уехать в столицу. В течение двух лет она то работала в Кишиневе официанткой за гроши, то в селе на сборе орехов. И тут Анна подружилась с девушкой. У той были шуба, мобильный телефон и фотографии, сделанные в поездках, которые она смогла позволить, якобы проработав официанткой в заграничном баре. 

«Она говорила, что можно отлично заработать… что я избавлюсь от проблем. Я сказала ей, что никуда уже не поеду после случившегося в тот раз. Но все равно поехала, лишь бы не видеть ни отца, на родню. Я подумала: «Чему быть, того не миновать…». Это был 2002 год. В том году торговля живым товаром уже вошла в список преступлений, предусмотренных Уголовным кодексом Республики Молдова, но парламент страны только в октябре 2005 года примет Закон о предупреждении и пресечении торговли людьми. 

Анна вновь оказалась в кишиневской квартире, где несколько дней ждала результаты медицинских анализов и документы. «А в это время молдавский сутенер глумился надо мной». Она плакала навзрыд. Впрочем, как всегда. 

 «Она не могла подозревать во второй раз, что вновь попадет к торговцам «живым товаром», ведь она не в состоянии определять причинно-следственную связь. Она поехала из-за того, что быстро поддается влиянию. Она доверяет каждому. Из сотен жертв, с которыми мне довелось познакомиться, ни одна не хочет опять оказывать сексуальные услуги. Они уезжают с мыслью о том, что смогут изменить свою жизнь, что их жизнь примет другой оборот», – поясняет Лилия Горчаг.

Анна полетела в Турцию. Ее доставили в дом у моря и сказали, что ей надо «отработать» те две тысячи евро, за которые ее купили. Она во второй раз попала в руки торговцев «живым товаром». Но только на этот раз она забеременела и пыталась до последнего скрывать свою беременность. «Я боялась, что меня совсем убьют. Я помнила, как еще в Македонии нам сказали, что ту, кто забеременеет, убьют и выбросят в море».

В первые месяцы беременности ей было плохо, ее часто тошнило. Через некоторое время уже стала чувствовать шевеление ребенка. «У меня живота почти не было. Плод находился ближе к спине. Но как-то один из клиентов заметил, что я в положении. Стал ругаться, но хозяину не сказал».

Однажды Анна не смогла больше терпеть плохое обращение, побои. Набралась смелости и сбежала с другой молдаванкой, которая тоже оказалась жертвой торговцев людьми. «Она встречалась с другим хозяином, говорила, что тот ее любит, что он спрячет нас в каком-то доме, а оттуда отправит в Молдову и все будет хорошо». На самом же деле они не выбрались из лап торговцев. «Он еще дружил с нашими хозяевами. Позвонил и сказал, что мы у него, и те нас забрали обратно».

Когда поняла, что спасения нет, Анна призналась Алене – возлюбленной одного из торговцев, что месячные у нее не идут уже несколько месяцев, поэтому подозревает, что забеременела еще в Молдове, когда ее изнасиловали в кишиневской квартире. Они сразу же пошли к врачу.

***

Эту историю Анна рассказала и на сеансах психотерапии. Но она скрыла, что была однажды и с парнем из своего села, в которого была влюблена. Это произошло всего за месяц до того, как ее изнасиловали в кишиневской квартире. 

Анна отлично все помнит. Это случилось накануне 8 марта. Он пришел к ней с огромным букетом роз. Они встретились по дороге. Затем пошли к его тете и провели вместе всю ночь. Ей подумалось, что она если расскажет сотрудникам Центра о нем, то его, возможно, начнет искать полиция, заставит сделать ДНК-текст и вынудит платить «алименты». «А я ведь не знала, он ли отец. И я опасалась, что если окажется, что не он отец ребенка, то я опозорюсь».

Двойня

Анна была взволнованная и напуганная. Все застало ее врасплох, все навалилось на нее словно ком: «Как мне работать и как содержать двух детей без какой-либо поддержки?». Она родила двух мальчиков раньше срока. Назвала Ионом и Василе. Первый был совершенно здоровый. Второму же врачи давали мало шансов выжить, но малыш цеплялся за жизнь обеими ручонками, хотя они и были размером с орех.

Работники центра думали, что мать бросит их. Прошел день, два, три… Об Анне ни слуха, ни духа. «Сбежала из больницы, а мы перепугались, ведь она только родила. Но она отправилась домой проверить, сможет ли туда вернуться. Она не сказала отцу, что родила, что у нее дети. Но увидела его раздражение и поняла, что теперь будет хуже, чем раньше, ведь из-за границы она вернулась без гроша в кармане», – вспоминает Лилия Горчак. 

***

У большинства женщин, поясняет психолог, ребенок, рожденный во время их пребывания в сетях торговцев «живым товаром», часто ассоциируется с насильником.

«Но и клиенты бывают разными. Есть постоянные клиенты, которые приходят из-за своей неуверенности в себе или же из-за неудач в постели. Такие ведут себя нежно, могут и шоколадку принести. И если у женщины появляется ребенок, то он ассоциируется у нее именно с этим клиентом, и тогда у нее эмоции положительные.

И, наоборот, когда она ассоциирует ребенка, с тем, кто причинял ей боль, кто связывал, избивал, требовать делать только то, что ему хотелось… Она смотрит на этого ребенка и если видит, что тот плачет, словно радуется. Она переносит свою ненависть к агрессору на ребенка. Потребуется очень много сеансов терапии, чтобы убедить ее, что этот ребенок ни в чем не виноват. У нас были случаи, когда мать-жертва закрывала дверь и уходила. Она забывала, что не покормила его, что не переодела его в чистое и сухое. Она просто-напросто его не слышала. 

В случае Анны все же есть другая психологическая особенность. Для нее неважно, откуда эти дети. Появились они, пока она была в руках торговцев людьми или нет. Для нее они – радость бытия. Она с самого начала приняла их».

***

За деньги доноров Центр оплатил Анне и другим жертвам торговли людьми съемную квартиру в кишиневском пригороде. Каждый месяц ей полагались и деньги на самое необходимое: сухую смесь, подгузники и немного средств себе на еду. 

Между тем, пораженные историей Анны и понимая ее страх вернуться туда, где умерла ее мать и где ее ждет отец, который поднимает на нее руку, работники Центра обратились за помощью к грантодателям. Они получили около двух тысяч долларов, на которые купили ей дом и мебель. Родственники подсобили коврами. Сестра перебралась к ней помогать первое время с детьми. 

Анна вновь пошла работать на уборке орехов. «Да я там вообще была передовиком». 

***

Сейчас 17 лет спустя Анна признает, опершись руками о стол и наивно улыбаясь, что ей было сложно. Даже очень сложно. Она и по сей день вспоминает бессонные ночи, когда надо было укачивать сразу двоих детей, причем одного почти постоянно болеющего. Она радовалась их первым шагам: «Я почувствовала, что жизнь идет по-другому».

Когда дети подросли, начались и первые детские шалости. В детском саду самый старший в обед проглотил монеты. Вечером оба забирались на декроттуар для обуви, установленный во дворе, и ждали, когда она вернется с работы. «И я предупреждала их не забираться туда, а то еще шею себе свернут. Но они не могли усидеть на месте…». В другой раз Анна обнаружила, что дом весь в дыму, занавеска горит, а дети прячутся под кроватью. «Что они натворили? Щас скажу. Взяли кипятильник для воды, воткнули в розетку и оставили его висеть. Он нагрелся, пристал к занавескам и те загорелись», – рассказывает сейчас Анна, смеясь. Тогда же ей было не до смеха. 

Когда мальчики пошли в школу «в черном костюме, да белой рубашке с бабочкой», записала их в баптистскую столовую в городе. Там платила по 30 леев в месяц. Они питались там, пока не закончили девятый класс. А когда дома нечего было есть, то для них это была единственная порция еды. 

***

 «Когда дети спрашивали об отце, я им говорила, что мы долго встречались и он меня бросил…».

Муж-обидчик

В течение следующих девяти лет Анна общалась с психологом реже. Она не рассказала психологу ни о том, что вскоре после переезда в дом, купленный центром, начала сожительствовать с агрессивным типом. Тот отбыл срок за убийство. 

«Он ударил меня по голове туфлей с острым каблуком и у меня в башке была дыра. Затем я мучилась на работе с перевязкой – из меня хлестала кровь. Надо было и голову мне зашить. Сломал скалку надвое о мою ногу и я долго ходила покалеченной. Детям разрешал на час пойти поиграть. Если немного припозднятся, хватал шнур и давай их дубасить. Я как-то стала на защиту детей и тогда он приложил ко мне утюг. Я быстро отобрала утюг у него, иначе еще чуть-чуть и осталась бы без руки».

***

В конечном счете, Анна избавились от своего обидчика. Однажды просто собрала вещи и вернулась в отчий дом. Вместе с двумя детьми. 

По ее словам, только сейчас она обрела, наконец, покой. Зарабатывает, собирая орехи или картошку. Очень любит носить одежду ярких цветов, надевает по две пары сережек. Они ярко-желтые, но это необязательно золото. Для нее очень важно носить хотя бы одно крупное кольцо на среднем пальце. 

Последний раз трудилась два месяца тому назад бок о бок с сыном Василе на севере страны. Там они копались в земле, выискивая картофелины, и таскали мешки. Домой вернулись спустя пару недель и тут Ион сообщил, что ее отец умер. Ион нашел старика на полу отекшим и посиневшим. Это случилось всего за пару дней до дня рождения Анны. 

Похороны

На широком дворе Анна и Василе несут под каплями дождя прямоугольный стол, поднимают его на ступеньки под навес перед домом с бетонными, непокрашеными стенами. Заходит в большую и холодную комнату по правой стороне коридора. За день до этого Анна похоронила отца, а вместе с ним и прошлое, переполненное страданиями. В комнате стоит острый запах формалина. «Надо промыть хлоркой, чтобы исчез этот запах».

Пересекает узкое помещение, где стоит узкая кровать, кресло и шкаф. Открывает выдвижной ящик и настойчиво копается в нем. Натыкается на военный билет отца. Второй сын Василе похож на него как две капли воды – овалом лица, коротко остриженными волосами и толстыми бровями. Тонкие, полные шрамов пальцы Анны достают батарейку, затем какие-то листы. 

В самом конце из-под бумаг вытаскивает свой старый паспорт. Он сделан 20 лет назад, вскоре после ее возвращения из Македонии. «Вот, здесь у меня волосы были окрашены в черный».

 – Сколько лет тебе было здесь? – застенчиво, почти шепотом спрашивает Василе. Она молчит… Здесь в «нулевых», – не отстает он. 

– Это когда я была на заработках, – отвечает она. – Когда собирала свеклу, яблоки в России. Эх, тогда я была девицей на выданье. Детей у меня не было тогда…

 

***

За те 20 лет, минувшие после того, как Анна попала в Македонию, и до настоящего времени, число людей, которые ежегодно становятся жертвами торговцев «живым товаром» в Республике Молдова удвоилось. 341 жертв удалось выявить только в 2019 году, по данным полиции. И это при том, что регистрируется только небольшое число случаев. Реальное число жертв точно неизвестно, ведь некоторые жертвы не обращаются в профильные органы. 

Вместе с тем, доклад Госдепартамента США за 2020 год показывает, что правительство Республики Молдова не выполняет в полной мере минимум стандартов для борьбы с торговлей людьми. Власти расследовали мало подобных фактов и выявили и того меньше жертв. Виной тому коррупция, в частности, в плане применения закона и правосудия, говорится также в упомянутом докладе.

***

У Анны теперь не та бархатная кожа как 20 лет назад на фотографии в старом паспорте, обнаруженном в выдвижном ящике. Лицо у нее исхудавшее, испещренное морщинами, глаза запавшие, а под ними круги. Белокурые непослушные волосы собраны у затылка. 

В прошлом году Василе и Ион окончили девять классов. Подали документы в ремесленное училище. Будут учиться на сварщиков. Ион, который появился на свет первым, остался учиться, а Василе поехал помогать Анне собирать картофель, чтобы таким образом заработать на свой первый мобильный телефон. 

Опершись на подушки на кровати, Анна шепотом подсчитывает, в который раз уже (!), день, когда она была с любимым мужчиной, день, когда ее изнасиловали в Кишиневе, и день, когда родила. 

«Считай, у меня с ним отношения были 8 марта. Он притащил букет цветов в подарок и мы отправились к его тете», – молвит она, глядя в потолок. «Но подожди, у меня еще и раньше были отношения с ним. В самый первый раз. Но это было немного раньше. А потом я поехала и тот мужик изнасиловал меня в Кишиневе. Может, провела там еще несколько дней. И у меня срок был почти шесть с чем-то месяцев, когда я вернулась из Турции. И детей родила семимесячными. В семь с чем-то родила их. Точно, не сходится, что сутенер отец. Наверняка отец тот, с которым я встречалась. И морда лица его. Я точно знаю, что это он», – все повторяет она больше для себя. «Я смотрю, что первый мальчик его копия. Глаза, губы, нос. Вылитый отец. И вроде бы на свекровь похож. Да и люди в селе говорят, что он – точная копия бабушки».

Ближе к полуночи ложится обессиленная на узкую кровать у окна. Пару минут остается в раздумьях и рассматривает потолок. Затем, зевая, говорит: «Вот смотрю на них и думаю. Вроде еще вчера были маленькими. И когда, блин, они так вымахали».

***

Спозаранку Анна накидывает на голову черный прозрачный шарф. Надевает более толстую куртку, подходящую для поздней осени, и бредет на другой конец села к могиле отца окуривать ее ладаном.

Проходит сквозь малые деревянные ворота, на которых когда-то давно нашли прощальное письмо матери. Все доски ворот на месте, но только пострадали от времени и прогнили. Спускается по ведущей вниз дороге, поворачивает налево. Останавливает взгляд на колодце, к которому уже лет 30 никто не ходит по воду. И продолжает свой путь в молчании, а затем исчезает среди могил словно призрак. 


Иллюстрации – Диана Рошкован

Редактор румынской версии – Ольга Чаглей