ДА ПУСТЬ ПРИХОДЯТ СИРИЙЦЫ, ПЬЯНИЦЫ И ДОНБАСС!

Село Дерменджи [Тараклийский район]

«Да пусть приходят сирийцы, пьяницы и Донбасс! Неважно, кто придет, главное, чтобы пришли люди!», – опираясь на калитку, дядюшка Михай вытирает капли пота со лба, скрещивает руки на груди и хмуро взирает на село из-под розовой кепки.

Пес Цезарь, к хвосту которого пристало множество репейников, садится рядом. Он высунул язык и тот теперь свисает словно розовый галстук. Две красноперые несушки беззаботно клюют что-то неподалеку. Им нет никакого дела до того, что село вымирает. И правда, им чего печалиться?! Наоборот, от всего этого они только в выигрыше – у них теперь полно сочной травы и всяческих букашек.

Зато дядюшка Михай опечален. Он опечален разочарован. Он разочарован и напуган. Село, в котором он родился, провел детство, отрочество и юность, где женился и вырастил своих детей, теперь стареет. В этом селе теперь царит полная разруха. От злости и досады ему хочется выть на Луну. Подобно волкам.

Это лучше всего удается плотоядным разбойникам, которые зимой совершают набеги в село и тащат домашний скот. «Мы разве что только не спим вместе с ними!» – замечает дядюшка Михай. Вместе с еще 20 односельчанами он бессильно и молча наблюдает за тем, как село угасает вместе с очередным человеком, который его покидает. А покидают село, либо уходя на тот свет, либо перебираясь в другие населенные пункты, где жизнь бьет ключом.

Его жена Мария бросает на него короткий взгляд из-под очков. Но ничего не говорит. Она уселась на выступ забора отдохнуть в тени виноградника.

Старик продолжает делиться своей печалью и показывает на дом с красной черепицей. Он с трудом сдерживает негодование: «Мои родители месили глину ногами, трудились, чтобы поднять этот дом. Раньше построить дом было не так легко. Царила нищета, трудностей было предостаточно. Помочь собралось немало сельчан. Привели и двух быков, с их помощью вымесили глину. А вскоре дом опустеет».

Дом супругов Михая и Марии – крайний из трех приютившихся на территории бывшей наркологической больницы, закрытой летом 2006 года. На протяжении многих лет это медучреждение было душой села. «Это был скорее медгородок. Вокруг него, по сути, и строился населенный пункт. Жизнь тогда была интересная», – вспоминает тетушка Мария о той поре, когда вела бухучет в больнице.

Из 20 еще обитающих в этом селе человек половина – бывшие врачи, администраторы или медсестры. Они прозябают в домах, специально построенных для персонала медучреждения. Остальные жители – их дети или же приезжие. Постаревшие, немощные, получающие нищенскую пенсию или перебивающиеся случайными заработками в качестве поденщиков в соседних селах.

От ворот дома дедушки Михая «обрамленная» тенистыми акациями тропинка шириной с ладонь ведет через густые и высокие заросли лебеды, да крапивы, соединяясь с дорогой, по которой ездят автомобили и телеги. «Это улица Влюбленных – главная в селе», – поясняет Людмила – крупная и бойкая женщина. Кстати говоря, она соседка дядюшки Михая. Ее дом находится в глубине больничного двора.

Вдоль улицы Влюбленных – длинной тенистой и сырой аллеи – стоят убогие домишки. Это корпуса бывшей больницы. Теперь там нашли пристанище змеи, да букашки-козявки. Там же вы найдете плесень, остатки медицинских материалов, бейджики бывших работников. Все это хранится за старыми тяжелыми ржавыми замками. Ключи «достались» Людмиле. «Я была здесь администратором. Теперь охраняю, что еще осталось. Хотя пьяницы уже растащили из корпусов что смогли. У меня нет возможности бороться со всеми ненормальными».

После войны здесь открыли детский дом, а в 76-м его преобразовали в медучреждение для тех, кто страдает от зависимости и пороков. Женщина еще отлично помнит, как выглядел в то время больничный комплекс: все было чисто и заасфальтировано, на аллеях цвели цветы, в ночное время все освещалось словно днем, а в селе кипела жизнь. «В селе было много интеллигенции. Было много русских. Врачи приезжали аж из самóй Москвы. Это не было крестьянское село – большинство [жителей] составляло персонал больницы. Много нас было», – вздыхает Людмила, вспоминая о былом.

Заканчиваясь, Аллея влюбленных упирается в огромные ржавые ворота. Напротив, параллельно дороге, соединяющей Кахул и Тараклию, на склоне стоит село Дерменджи. То тут, то там можно заметить домишко, скрытое деревьями и разросшимися сорняками. На вершине холма раскинулось кладбище. «У нас только кладбище осталось нынче», – процедила женщина сквозь зубы, жуя былинку.

Самому пожилому сельчанину почти 80 лет, а самому молодому – около 50. Пожилая пара согласилась стать родителями для трех детей, мать которых отправилась на заработки в Турцию. Молодежи в селе нет. Соответственно, свадеб здесь не играют, крестины тоже не устраивают. Только в прошлом году похороны собрали всех жителей села Дерменджи вместе.

«Не осталось у нас никакой надежды. Люди, которых можно пересчитать по пальцам, и есть все жители. Скоро вместо села останется только огромный крест. Как же поменялось все! Раньше надо было слезно выпрашивать кусок земли, а сейчас все бросают землю. Молодым приезжать сюда нет резона. Рабочих мест нет. Детского сада нет. Куда определять детей? До соседних сел – Московéй или Будэй – километров 6-7», – поясняет Людмила. У нее самóй двое сыновей. С матерью их разделяют 20 км. Оба предпочли обосноваться в городе Кахул. «Я понимаю, что им хочется жить в городе. Приехать в эти джунгли?!», –вздыхает женщина.

Регулярно в Дерменджи приезжают только почтальон, доставляющий пенсии, и водитель, который возит хлеб их Кахула в Тараклию. «Он все равно проезжает мимо нас, поэтому я прошу его погромче бибикнуть, когда подъезжает к воротам больницы. Мы быстро выходим и получаем батоны. До магазина в селе Московéй далеко. Продукты нам привозят дети, к тому же мы и сами кое-что выращиваем в огороде. Слава Богу, немного сил у нас еще осталось», – тяжело вздыхает наша собеседница.

Они отрезаны от остального мира, поэтому им приходится общаться практически только между собой. Основное занятие в Дерменджи – навещать друг друга. «Мы ходим в гости без приглашения. Нас тут раз, два и обчелся, поэтому мы даже знаем, кто и когда родился. По воскресеньям, бывает, собираемся у кого-то подле ворот. Зимой приходится сложнее – дороги заносит. Остались здесь одни сорняки», – опять вздыхает Людмила.

Нелли – самая молодая жительница села Дерменджи – идет на холм привести домой пасущуюся там корову. Впрочем, и она сама не такая уж молодая. Ей нелегко жить в селе, где обитают одни старики, хотя и сама вот-вот приблизится к почтенному возрасту.

«Пенсионерам проще. Они каждый месяц получают какие-то копейки. Нам же приходится трудиться в качестве поденщиков в [соседней] Карбалии на землях у лидера. На работу ходим и в дождь, и в ветреную погоду, и в снег. Я просыпаюсь в 4:00, чтобы быть в селе к 6:00. Транспорта нет. Махая мотыгой, много не заработаешь. Хорошо, что держу эту корову. Так у меня хоть есть заказы на творог», – рассказывает женщина, пытаясь достать из земли прочно вонзенный кол.

Она трудится с утра до поздней ночи ради тысячи леев. Воскресные дни обычно посвящает наведению порядка во дворе. К тому же, еду приходится готовить в печи, «хотя цивилизованные люди давно уже пользуются газом». Отдыхают сельчане только по большим праздникам – на Рождество, на Пасху, на Новый Год. Храмовый праздник не отмечают. «А с кем праздновать?», – то ли отвечает, то ли спрашивает наша собеседница.

Не помешал бы какой-нибудь концерт в Доме культуры по случаю 8 марта или же хора по случаю дня села Будэй, в состав примэрии которого они входят, «но неохота тащиться туда 7 км, а потом еще и обратно. Да еще пешком», – беспомощно махнула женщина рукой.

Ей все же удается достать кол из земли. Радостная она тащит корову за цепь и направляется домой. Как и другие сельчане женщина тоже уверена, что для села Дерменджи больница – единственное спасение. Если бы кто-то выкупил больницу и построил что-то на ее месте, не исключено, сюда стала бы приезжать молодежь, а иначе «село умрет».

С больницей связывала свою надежду и примар Галина Терзи. По ее словам, она обращалась к разным лидерам и бизнесменам, даже к Владу Плахотнюку, но никто не заинтересовался бывшим медучреждением. «Во время состоявшейся в Кахул встречи я поговорила с Валентиной Булига. Объяснила ей, что здесь места красивые, живописные и им можно дать второе дыхание. Быть может, построят здесь лагерь. Да хоть что-то – уже неважно, что именно. Она пообещала подумать, но с тех пор не было никакого ответа. Недавно я написала Плахотнюку – пусть хотя бы приедет и посмотрит на село. Но я не получила никакого ответа», – поясняет примар.

Она признается, что сложно получить финансирование под проекты для села, в котором живут всего несколько стариков. «Будь людей побольше, а так… Молодые сюда не приедут, ведь работы здесь нет. Нет ни магазина – ничего нет. Все выбирают либо Кахул, либо Москву. […] Жаль этих мест, очень жаль. Пока работала больница, были и люди…».

Село Леордоайя [Унгенский район]

– Давай же, Дойна, давай! Почему ты сегодня такая лентяйка?

Возчик взмахивает кнутом и легко хлещет ее по пухлым бокам, а кобыла в это время нервно пыхтит. Ее напарница Дизель реже слышит свое имя. Возчик не устает хвалить ее за то, что она и послушнее, и работящее.

У лошадей дрожат ноги, а голова трясется словно под ритмы хип-хопа. Они что есть мочи тянут телегу в сторону холма, получившего название Дялул Веверица. Это вторая по высоте точка на территории Республики Молдова. Местные жители однако предпочитают называть этот холм Дялул Поений.

Примару коммуны Хырчешть Василе Бодругу, которого сопровождает кадастровый инженер Михай Штирбу, пришлось слезть с телеги. Проходящая по лесу дорога трудная и вязкая, особенно в гору. Добравшись до вершины холма, Дойна и Дизель пускаются рысью. На его вершине полно цветов подмаренника, цикория, да васильков. Если смотреть сверху, Кодры уже не кажутся такими суровыми и непроходимыми.

Представители администрации примэрии коммуны Хырчешть спозаранку отправились в село Леордоайя. В этом населенном пункте, стоящем на опушке леса и расположенном на границе Унгенского и Кэлэрашского районов, живут человек 20. И поскольку подъездных путей нет, единственная возможность добраться в лесную деревушку – «напрямки», то есть пройти километров 14 через лесной массив.

«На «Ниве» мы не рискуем поехать. Из-за дождей дороги в лесу размытые, ведь солнечные лучи туда не так-то легко проникают. Можно запросто застрять там, хотя сейчас лето на дворе. Вот почему мы решили поехать туда на телеге. Если отправиться в объезд через Кэлэрашь, тогда придется ехать 80 км», – объясняет примар свой выбор в пользу гужевого транспорта. В 2017 году это его первое посещение села Леордоайя, хотя лето уже на исходе.

После провозглашения независимости село Леордоайя разделили с административной точки зрения на две части. Бóльшая «досталась» Кэлэрашскому району, а малюсенькая окраина перешла к Унгенскому району, а именно в ведение коммуны Хырчешть.

«Границу проложили таким образом, что она проходит по окраине села Леордоайя. Их разделяет один километр. Та часть села Леордоайя, в которой проживает 400 душ населения, относится к Кэлэрашскому району, а та часть, где стоит пара-тройка домов, расположенных в лесу, относится к Унгенскому району. Теперь уже ничего нельзя поменять, ведь это означает уступить Кэлэрашскому району леса и поля. Неее», – качает головой в знак протеста кадастровый инженер.

Телега продолжает свой путь по вершинам холмов, на которых растут пестрящие живописными полянами величественные Кодры. Минут через дорога, ведущая через сказочной красоты поляны, упирается в рощу. Возчик слезает с телеги и цепляет к задним колесам тормоза. «Начинается огромный спуск. Все! Вот мы и добрались до нашей Леордоайи», – предупреждает он.

Через пару сотен метров уже виднеются первые дома. На темной просеке резко становится светло. Телега останавливается на утоптанной поляне. «Вот и центр сел Леордоайя», – сообщает возчик. Самая старая жительница села – Мария – выходит из расположенного неподалеку поля, усыпанного малиной. Вместе с ней идут двое детей детсадовского возраста, которые тащат за передние лапы уставшего пса. «Я лес ни на что не променяю. Чтобы жить здесь, надо трудиться. Лес тебя прокормит, но только не нужно быть лежебокой», – поясняет 65-летняя женщина.

Она слишком сильно привыкла к этим диким местам. Когда отправляется в город за покупками, ей кажется, что попала в другой мир. У нее начинает болеть голова и ей хочется как можно скорее вернуться в эти отшельнические тенистые места. Минувшую зиму провела у дочери в Италии. Но и там ей не понравилось. «Будь Италья ближе, я бы отправилась домой пешком», – признается Мария.

Сколько себя помнит, они жили именно так: каждый месяц едут в город и затариваются продуктами. А если хлеб заканчивается быстрее, чем они рассчитывали, тогда спускаются в магазин села Леордоайя, которое с административной точки зрения относится к Кэлэрашскому району.

«Наше кладбище расположено в низине в селе Леордоайя. Семейный врач приезжает два раза в неделю из села Корнешть (Унгенского района – прим. ред.). На учете мы состоим тоже здесь, в низине. Если кому-то плохо, вызываем «скорую». Правда, в ненастье сами спускаемся в низину, ведь им сюда к нам не подняться», – рассказывает Мария о житье-бытье лесных жителей.

Женщина недовольна только дорогой до примэрии. Она уже не молодая, поэтому не может как раньше вставать спозаранку и проходить пешком 14 км ради какой-то справки. Теперь ей приходится спускаться в низину – в Леордоайю и оттуда на маршрутке добираться в Кэлэрашь. Затем на другом транспорте ей надо поехать в Корнешть, ловить попутку и уже на ней добираться до места назначения.

«Надо проделать 80 км. И потратить 100 леев. Это полпенсии. Именно поэтому я перевела пенсию в село Хыржаука. Так у меня на одну заботу меньше. Эх, сделали бы нам дорогу до Бахмута, было бы прекрасно. Это 5 км через леса, да поля. Тогда нам уже действительно ничего не надо будет», – делится Мария своими мечтами.

Примар не выдерживает и начинает объяснять, почему так сложно добиваться финансирования проектов для таких сел. «Как прикажете открыть детский сад, если здесь проживают 20 человек и трое детей, а численность населения все продолжает падать?», – вопрошает он. Что касается ремонта участка дороги, то на это, по его словам, «нужны миллионы».

К разговору присоединяется и Андрей. Это невозмутимый мужчина за 40. Он тащит в гору ящик малины, которая по размерам больше смахивает на клубнику. «Вчера съездил в Кэлэрашь на рынок и продал где-то 70 кг. Я очень быстро продал малину. А ведь еще осталось собрать немало ягод», – рассказывает мужчина, довольный собственным «бизнесом».

У него двое детей. Оба отправились на заработки за границу. Супруги остались вдвоем и трудятся в поте лица, чтобы не умереть с голоду. Во дворе у них полно домашней птицы, на завалинке стоит множество банок с закрутками, а на подоконниках красуются горшки с цветущей геранью.

Хозяин принимается перечислять преимущества «лесной» жизни. «Малины у нас вдоволь. Грибы собираем. Буквально давеча, когда возвращался с рынка, сбегал и насобирал целую корзину грибов, а жена сварганила грибной соус. Зимой мы продаем банку грибов за 100 леев. Грибы у нас водятся царские, а не простые!», – рассказывает Андрей, доставая мобильник, чтобы показать снимок, на котором запечатлен он сам с огромным грибом весом около 2 кг.

«Ух ты!», – даются диву примар, кадастровый инженер и возчик.

Андрей еще больше распаляется и продолжает перечисление: «Весной я плету корзины и меняю их на зерно. В этом году отдал 14 корзин за 300 кг зерна. Вот так и живем здесь».

Возраст большинства жителей села Леордоайя от 30 до 50 лет. Они работают кто в городе, где в соседних селах. У некоторых есть небольшой семейный бизнес.

Анастасия живет в добротном ухоженном доме, стоящем буквально на выезде из села. Это уже немолодая, но еще сильная женщина. Несколько лет проработала в Кишиневе в Республиканской больнице. Была санитаркой в операционной. Но в итоге ей пришлось отказаться от этой работы.

«Я каждый день ходила пешком к поезду. Шесть километров. Было уже невмоготу. Порой засыпала во время смены. Жаль, работа была хорошая, но дорога просто убивала. Я просыпалась в три ночи, а в восемь заступала на смену. Летом у меня в гостях побывала моя коллега. Она была в шоке, когда увидела, сколько я проходила пешком. Да еще по лесам и полям», – вспоминает Анастасия.

Как и остальных сельчан ее семью тоже кормят Кодры. «С голоду не пухнем. Я лично на заработки ни за что не поеду. Не хочу, чтобы семья распалась. Правда раньше, нас, молодых, было больше, поэтому и было веселей. Когда мы ходили в школу в село Леордоайя, нас была целая ватага ребятишек. Многие разъехались. Теперь остались почти одни старики», – заканчивает Анастасия свой рассказ.

ТОМЕШТИЙ ВЕКЬ [ГЛОДЕНСКИЙ РАЙОН]

«В свое время центр села был здесь – буквально у моих ворот. Люди собирались «на жок», царило веселье. Теперь ничего не осталось – лишь фундаменты домов», – говорит Георге Вэдэой – седой мужчина лет 80, показывая рукой в сторону зарослей сорняков, которые заполонили не только центр, но и все село, расположенное прямо на берегу реки Прут.

Старик садится на покосившуюся скамейку перед воротами и печально смотрит вдаль. Горизонт, также охваченный сорняками, проглотил основные подъездные пути к селу, которые уже с трудом можно заметить. Они превратились скорее в едва различимые в тропинки, проторенные сельчанами и извивающиеся словно хитрые нереиды сквозь бурную растительность. То ты их отчетливо водишь, то они вдруг исчезают и вместо того, чтобы дойти до угла дома, который ты вроде бы заметил на своем пути, оказываешься в окружении гигантской крапивы.

Село, где когда-то проживали около ста человек, где были школа и магазин, сегодня полон пригорков, похожих на зеленые полипы. Это развалины домов, которые затопило из-за разлива реки Прут в 1969 году, а также покинутых домов. Многие жители подались на чужбину в поисках лучшей доли. Об этом мы узнаéм тоже от дядюшки Георге.

Если в ’69-м село наводнила река Прут, то теперь настал черед сорняков. В «зеленом море» на поверхности видны только крыши домов. Чтобы пересчитать тех сельчан, кто еще остался в живых, дядюшке Георге хватает пальцев на руках – Мутуликэ, Чоклу, Казаку, Вэдэой, Негриту, Логин, Гросу, Пилат, Лютый, Долгий. В общей сложности, здесь живут 20 человек, из которых больше половины – старики, сгорбившиеся под бременем прожитых лет, а также от забот, тягот, забвения и нищеты.

Половина дворов образовывают центр села, они охвачены цепкими объятьями сорняков, которые отрезали их от остальных сельчан. Тетушка Валентина – старуха с побелевшей головой и посеребренными сединой бровями – признается, что уже не узнает свое село: «Очень мало нас осталось. А ведь именно так и говорили нам родители еще при Союзе (во время СССР – прим. ред.): «Наступит время, когда останется тут один советский человек, да там другой. И при встрече вы начнете брататься». Сидя на завалинке, она опускает руки в подол халата и смотрит на село, наводненное сорняками.

Жалуется на хитрых рыжух, которые и зимой, и летом набегают на село, лишая всех покоя. «Они уже давно повадились к нам в село таскать курей. Меня не было два дня, так они унесли двух несушек. Вот чертовки! А как же может быть иначе, раз село все заросло бурьяном?!», – вздыхает она.

Мимо ворот проходит мужчина. Старуха прикрывает глаза от солнца ладонью и всматривается в проходящего. Она плохо видит и из-за возраста, и из-за солнечного света, но все равно угадывает по фигуре, кто это был. «Понятно… Это зять соседки. Я уже всех узнаю. Ведь нас мало осталось», – молвит она, опуская голову.

Берет сучковатую палку и направляется показать нам село. «В этих зарослях не ровен час потеряешься», – улыбается она почти беззубым ртом. Тетушка Валентина выходит со двора и отправляется к дому, где живет Георге Вэдэой. Время от времени она поднимает палку и показывает на виднеющиеся возвышенности – тут жил этот, а там жил тот.

Через некоторое время доходит до моста, «захваченного в плен» зарослями крапивы и ивняка. Начинает бороться с неподатливыми сорняками и быстро побеждает в этой схватке. Враг растерзан! Непокрытые одеждой части рук и ног тотчас же покраснели. «Ничего. Говорят, это полезно для ревматизма», – замечает она больше про себя.

Мост, а это два покоробившихся бревна, скрипят, хотя ты еще даже не наступил на них. За мостом начинается тропинка, ведущая мимо фермы. По словам старухи, мужчина из соседнего села купил участок под дом, затем подогнал сюда около 40 голов крупного рогатого скота. «Это и есть наша ферма», – подытожила старуха.

Из-за мини-фермы виднеется дом Евгении Негриту – самой пожилой жительницы. Хотя ее двор находится в самом центре села, его тоже трудно заметить. Сорняки не захватили «в плен» только камышовую крышу.

91-летняя старуха смеется, широко открыв беззубый рот. Говорит, что ей хочется дожить до глубокой старости. По ее словам, огромное счастье дожить до таких лет, хотя в селе почти никого не осталось. «Она еще всех нас проводит в последний путь», – замечает тетушка Валентина, внимательно разглядывая ее зелеными глазами. К беседе присоединяется и соседка Иляна. Это крепкая женщина с пышными формами. Она немного моложе своих товарок.

«Знала бы ты, сколько у меня было болячек! В десять лет я ослепла. Вылечилась голубиной кровью. Смотри, какое у меня острое зрение. Когда мы шли на колхозные поля воровать, то всегда отправлялись вместе с напарницей. Я хорошо видела, а она хорошо слышала», – рассказывает старуха, громко смеясь.

Заполонившая дом грязь словно выползла из всех углов и емкостей полных испортившейся едой и крепко прилипла к самой старухе, застыв на ее шее, спрятавшись под ее отросшими ногтями. Она одна-одинешенька. У нее никого нет. От укутанной в шерстяную шаль аристократки с улыбкой известной актрисы, которая смотрит на нас с висящего на стене портрета, осталась только щуплая, изможденная женщина, которая живет почти отшельником.

«Здесь было целое село. Могу рассказать, где и кто жил, но на это уйдет много времени. Здесь было много домов, но теперь остались только их фундаменты», – отмечает и Евгения. Вдруг она заявляет нам, что уже настало время обеда, поэтому ей надо вздремнуть. Старуха удаляется в грязную, засаленную спальню. У нее нет ни мужа, ни детей. Время от времени ее навещают племянница, которая привозит лекарства, да соседка Иляна, которая не забывает покупать ей хлеб в соседнем селе – Бисерикань.

Теперь оставшимся вдвоем старым женщинам не осталось ничего кроме как разойтись по домам. На прощание Иляна грустно замечает: «Эх, Валентина, вот ведь какую шутку сыграла с нами жизнь – теперь мы никому уже не нужны!».

На тропинке из-за дома тетушки Илянэ появляется Вера Мутуликэ, которая ходила навестить куму. Они с супругом – самая молодая пара в селе. Обоим по 50 лет. «Порой кажется, что нам суждено быть самыми последними жителями села Томешть. С одной стороны, здесь хорошо – тихо и воздух чистый, тем более что неподалеку раскинулся лес. Но с другой, раз мы самые молодые, то все старики зовут на помощь, когда не могут сами справиться. Мы идем и помогаем. Я в курсе всех их болячек и тягот. Вчера на телеге Иляны подвезла старуху в медпункт в селе Балатина. Что же поделать, если нас осталось так мало! Села, конечно, жалко. Со временем в руины превратятся и все остальные дома», – печально подытожила наша собеседница.

СЕЛО СЛОБОЗИЯ-МЕДВЕЖА [БРИЧЕНСКИЙ РАЙОН]

Утро. На улицах села пустынно. Царит кладбищенская тишина, от которой задыхаешься. Только воробьиный оркестр спрятался на тополях у въезда в эту деревеньку и препирается с дирижером – толстым голубем. Но и их перепалка происходит почти что шепотом.

Село, состоящее из череды домов, раскинувшихся по правую и левую сторону, смахивает на два взвода, построившихся напротив друг друга. Некогда центральная улица превратилась теперь в утоптанную тропинку, вдоль которой растут кустарники, заполонившие все вокруг. Здесь королями являются сорняки разных мастей и размеров.

Очень легко угадать, живет ли еще кто-то в домах, скрывающихся в разросшихся сорняках. Вокруг первого дома раскинулись несколько хозяйственных пристроек. Здесь явно кто-то живет. Следующие три стоят пустыми. Пятый – самый нарядный. В нем наверняка кто-то живет. Шестой – не что иное как копна заплесневелых стеблей.

Центр села, расположенного недалеко от границы с Украиной, представляет собой светлую поляну. Здесь же возвышается высохший колодец. Справа и слева стоят овчарни. Их построили молодые люди из соседнего села Медвежа, находящегося в 4 км. Неподалеку «обрела приют» сельскохозяйственная техника – новые и старые агрегаты. Впереди виден сельский клуб. Здание осталось без одной стены, без дверей и без окон. Черепица тоже прохудилась.

Коля Титов – 60-летний худой, обросший, небритый мужчина с грязными полосами на красной сморщенной шее – появляется на территории одной из овчарен. Опирается на пастуший посох. Из-под редких и колючих усов видны пожелтевшие зубы. «Нас здесь всего 20 душ. Одни пенсионеры и старики. Самые молодые – пара, которым лет 55. Остальным от 60 до 85», – рассказывает наш собеседник. Он уже и не помнит, когда в селе последний раз играли свадьбу. О рождении детей вообще нет и речи.

Мужчина медленно идет к своему стаду овец, которое спряталось за трактором и «ЗИЛ-ом», и гонит животных на равнину.

В селе Слобозия-Меджвежа нет ни детского сада, ни школы, ни магазина. Нет здесь даже церкви. Есть только кладбище, раскинувшееся неподалеку на холме, но и оно «бездействует». Последний раз там копали могилу лет 25 тому назад.

После небольшого оживления в центре села, в котором главными «актерами» были овцы, бараны, да пастухи, начинается некое дежа-вю. Мы видим дом, на котором гордо возвышается «тарелка» параболической антенны. Сам же дом покрыт зеленым мхом. Ворот нет. Забор покосился. Трава выросла так, что доходит до колен. Это дом пастуха Коли Титова.

В следующих трех домах никто не живет. Доходим до дома, где живет старуха, за ним – еще один пустой дом. Опять дом, в котором обитает пожилая женщина, и еще один пустой дом. Дальше стоит дом, где живет супружеская чета. Хозяева дома тоже старые. Через несколько домов, в которых так же живут старики или старухи, уже начинается околица села.

Здесь над озером, которое скрывают камыши, стоят две фермы. В одной выращивают крупный рогатый скот, а в другой – овец. Только здесь жизнь еще немного теплится.

В огороде вокруг облупленного дома тетушка Люба занята прополкой картофеля. Рассказывает, что село теперь не узнать. По ее словам, «еще немного и наступит конец света». «У всех у нас в огороде растут овощи. У кого есть силы, те еще держат и корову. У Зины и Жени есть даже лошадь. Живем за счет пенсии и того, что удается вырастить на приусадебном участке. Хана этому селу. Кто приедет сюда жить?! Черновцы в 80 км. Вся молодежь подалась туда. Не оставаться же здесь и умирать с голоду! Что еще можно рассказать о Слобозии-Медвеже?», – пожимает плечами 82-летняя женщина и вновь принимается быстро орудовать мотыгой.

Большинство сельчан по национальности – украинцы. Село основали 100 лет тому назад. Апогея своего развития оно достигло в славные времена советских колхозов. «Здесь был и детский сад, и магазин, и клуб. Жили здесь человек сто. Работа была у всех. Кто трудился в поле, кто был шофером, кто был трактористом. Теперь же жителей можно по пальцам пересчитать. Я бы перебралась в Медвежу, ведь там есть церковь, но не хочу оставлять свое хозяйство и своих соседей. Здесь я выросла», – решительно заявляет, не выходя из-за ворот, Зина Чибрий, которая живет напротив тетушки Любы.

Сегодня среда. Часы пробили полдень. 66-летняя женщина начинает готовиться к небольшой прогулке в центр села. Это единственное за всю неделю «движение», собирающее всех жителей села.

Старухи робко выходят из-за ворот, которые вот-вот упадут. Спокойные с печальными глазами узниц умирающего села они собираются перед домом с распахнутыми настежь окнами и дверьми. Утопая в траве, которой зарос весь двор, они ждут словно покорившиеся своей участи вдовы погибших на войне. Опираясь на палки, в поношенной одежде и обуви, с опечаленными лицами старухи вглядываются вдаль, ожидая, что кто-то покажется на пыльной центральной улице.

Перед пустым домом останавливается белый «пирожок» (легкий развозной автомобиль, который использовался в советское время для перевозки небольших партий грузов, в частности кондитерских изделий, поэтому получил «пирожок» или «пирожковоз» – прим. ред.). Из него выходит продавец Василе и торопливо начинает раскладывать товар на складном столике – два мешка хлеба, стиральный порошок, мыло, две «палки» колбасы, пакет печенья, кусок масла и «сладкую воду». Товар он доставляет из своего магазина, открытого в соседнем селе Медвежа.

Старухи стоят спокойно, держа сложенные пакеты в руках, и изучают выставленный товар. Затем смотрят на смятые купюры и начинают считать. Самый востребованный товар, как обычно, хлеб. Они жадно смотрят на буханки. Знают, что хлеба им должно хватить до следующей среды. Если кто-то взял на одну буханку больше и оставил кого-то с пустыми руками, тогда немедленно возвращается и протягивает хлеб. «Держи. У меня три буханки, а тебя ни одной», – молвит одна старуха другой, которая улыбается словно ребенок. Благодарит односельчанку кивком головы и отправляется домой.

За 20 минут весь товар разобрали, а старики берут пакеты и тележки с хлебом и молча расходятся по утопающим в сорняках домам. Зина Чибрий рассказывает, что если кто-то остается без хлеба до следующей среды, когда обычно каждую неделю привозят товар, тогда сельчане делятся куском хлеба. Люди не оставляют друг друга в беде. Кроме обязательных буханок хлеба женщина купила и бутылку кваса. «Устраиваем себе небольшой праздник души», – говорит она. Спешит домой съесть тарелку супа с лебедой и любистком, который приготовила «буквально сегодня утром».

Жители села Слобозия-Меджвежа утверждают, что им повезло, что у них есть Василе, а также дядя Женька – муж Зины, который по субботам отправляется на телеге на рынок в селе Ларга и покупает им «деликатесы». В остальное время их порог переступают только дети, да и те навещают лишь изредка. «Скорая» приезжает только по вызову, полиция – только в случае кражи, примар – по случаю выборов, а почтальон – во второй день каждого месяца, когда приносит пенсию. К этому и сводится все общение стариков.

«Кто же приедет сюда жить, если здесь нет ничего и никого? Больные старики не нужны никому. Пенсии нам едва хватает, чтобы не перебиваться одной только водой. Все молятся, чтобы не довелось умереть последним. Не приведи Господь остаться последней в селе! Этого еще не хватало», – тетушка Маня осеняет себя крестным знамением. Она – самая пожилая жительница села. Держа в руках два батона, женщина удаляется во двор, где тень и прохладу дарит раскидистый орех.

СЕЛО ИНДИЯ [ГРИГОРИОПОЛЬСКИЙ РАЙОН,

РАСПОЛОЖЕННЫЙ НА ЛЕВОМ БЕРЕГУ ДНЕСТРА]

На обочине шоссе, связывающего Тирасполь с Григориополем, несколько торговцев сливами да волосатыми персиками сонно переговариваются под ореховыми деревьями с побеленными стволами. Когда приближается потенциальный покупатель, они робко приглашают его подойти к ведрам со спелыми фруктами.

«Индию, говорите, ищете?», – отвечает вопросом на вопрос седой мужчина с шапкой «Mercedes» на голове. – Пойдешь вниз между домами, пройдешь Пакистан – так мы называем околицу села Бутор, а затем срежешь путь через поля кукурузы и пшеницы и дойдешь до Индии». Он прислоняется к советской «Ладе», скрестив руки на груди, словно после долгого и утомительного допроса.

Пыльная дорога ведет мимо несколько убогих домов и спускается вниз к каменному обрыву. Несколько домов, скрывающихся под каменистым, покрытым выжженным на солнце мхом склоном, это и есть квартал, прозванный Пакистаном.

Перед нами раскинулись поля, где растет люцерна, пшеница и кукуруза.

Вдали среди величавых устрашающего вида деревьев заметно несколько невзрачных домов.

Наверху – игривые облака бросают на дорогу тени, похожие на святых с широкой бородой.

У въезда в село Индию встречает запущенное, заросшее бурьяном кладбище. Не обошли сорняки стороной ни возвышающееся над этим местом распятье. Они словно серо-зеленый саван заботливо окутали основание распятия. Кресты, над которыми вдоволь «поработала» ржавчина, тоже утопают в сорняках. Взмахами своих крыльев голуби время от времени нарушают царящую над могилами тишину. Неподалеку тихо несет свои воды Днестр. Реку «сторожит» ряд гордо возвышающихся почти до самого неба тополей.

Рыжая корова Иоана с пластиковыми серьгами в ушах яростно отмахивается от надоедливых мух, но не двигается с места. Терпеливо ждет, пока тетушка Соня выдоит все молоко из вымени с длинными коричневыми сосками. Белая струя силой ударяет о стенку ведра, распадаясь на капли, которые утопают в мягкой пене.

Сгорбленная старуха опирается головой о живот коровы. Время от времени женщина кряхтит от усталости. Уже настало время обеда, а ей еще предстоит напоить корову, покормить домашнюю птицу, подмести двор. «Скоро наступит вечер, а у меня дел невпроворот», – сетует тетушка Соня.

На выгоне близ кладбища достаточно сочной травы не только для Иоаны, но и для коровы Думаны. Эти две особи и обеспечивают «молочкой» всех 15 жителей Индии.

80-летняя женщина повязала на голову платок с серебряными нитями и облачилась в синий халат с ярким узором. Она уверена, что селу суждено умереть медленной смертью. «Будь у нас дороги, проложи у нас газ, тогда, быть может, кто-то и приехал сюда. Хотя я не верю. Да разве вы и сами не видите, что осталось от этого села?! Когда я выходила замуж перед войной, здесь было много домов и много людей. Теперь все заросло сорняками. Мы старые, поэтому и живем здесь. Уже остается только ждать своей смерти…», – говорит нам старушка и быстро направляет домой, согнувшись под тяжестью ведер с молоком.

От кладбища дорога разветвляется. Отсюда начинаются две улицы – Фрунзэ и Набережная. Первая улица светлее. В самом ее начале стоят ворота, на которых нарисованы дельфины. Ворота настолько ржавые, что, кажется, плавники дельфинов вот-вот упадут. Напротив стоят деревянные ворота, тоже порядком пострадавшие от времени и червоточины. Из-за деревянных ворот заливается бешеным лаем собака, которая так яростно мечется, что, кажется, вот-вот задушит себя собственной цепью.

На пороге неухоженного саманного домика с маленькими окнами и потрескавшейся от времени голубой краской появляется хозяин. Это дородный мужчина, который облачился в черную майку с надписью «I love America». Он представился нам как Гриша – президент Индии. Известность и славу мужчина обрел после того, как одна из местных газет напечатала репортаж об этом селе и сделала его знаменитостью.

Несколько минут он пытается перечислить всех сельчан. «Баба Люба, а через дорогу живут дядюшка Василе с бабкой Гафицей, а еще баба Валя, Володя, дядя Георге и тетка Поля, баба Соня, Гриша, Лиза, Лида и…», –сбивается мужчина со счета, но быстро собирается с мыслями и продолжает «обзор». «В Индии нет детей – одни пенсионеры. Самым молодым по 50-60, а самым пожилым перевалило за 80», – поясняет он.

Упадок Индии начался после разлива Днестра в 1969 году и переезда части ее жителей в село Бутор. Однако полвека тому назад в клубе в селе Индия на воскресные показы индийских фильмов собирались почти 100 человек. Здесь было много домов, была начальная школа, работала церковь. Был здесь даже летний пионерский лагерь. Об этом мы тоже узнали из рассказа Гриши.

Затем нищета все больше захватила село. Большинству жителей пришлось уехать в Москву на заработки. Вот так со временем в Индии остались руины бывших объектов социального назначения, покосившиеся, ветхие домишки, да горстка терпеливых стариков, которым уже не привыкать к тяготам и лишениям.

«Будь у нас хотя бы магазин… А так раз неделю мы отправляемся в село Бутор и затариваемся продуктами. Дороги очень плохие. Как только пройдет дождь, все затапливает. Электрические столбы деревянные, они гнилые уже. Скоро у нас и света не будет. Газ не хотят прокладывать из-за того, что нас мало. Есть еще несколько домов, но многие из них заброшенные. У нас ничего нет», – почесывая затылок, Гриша подводит печальный итог.

Основное занятие жителей Индии – сельское хозяйство. Ни у кого нет стабильного места работы. Все живут за счет пенсии и выращенного в подсобном хозяйстве. Вместе с тем, мужчина уверен, что село можно возродить, если будут инвестиции в инфраструктуру, откроют магазин и церковь.

«Хорошо, что на расстоянии километра есть рынок. Можно что-то придумать с этим, чтобы привлечь молодежь. Если будет уличное освещение, если все заасфальтируют и протянут газ, тогда Индию еще можно спасти. Люди станут возвращаться из Тирасполя, начнут покупать дачи, а так… незачем сюда приезжать», – рассуждает наш собеседник.

Мужчина показывает указательным пальцем на дорогу, которая все больше зарастает сорняками. «Идите вперед и дойдете до центра села. В конце сверните направо и вернетесь обратно по Набережной. Это один километр туда и один – обратно», – пробует Гриша себя в роли экскурсовода, заливаясь кашлем, явно вызванным курением.

На улице Фрунзэ растет множество диких деревьев, поэтому она больше смахивает на лесную тропинку. По обеим сторонам дороги стоят заброшенные дома, которые вот-вот развалятся. Впрочем, даже дома, в которых кто-то живет, кажутся умирающими: за ними плохо ухаживают, ворот нет, а известь от времени вся облупилась.

Во дворе дома, расположенного в центре села (это место отмечено деревянным крестом, который однако едва ли можно заметить из-за сорняков), 70-летняя старуха осматривает родительский дом. В свое время тетушка Лиза работала педиатром. Она живет в соседнем селе Ташлык. В Индию приезжала редко, а с тех пор, как родителей не стало, и того реже.

Она хочет продать небольшое хозяйство. Просит за дом 2000 евро, но за полгода не нашлось ни одного покупателя. «Не хотят покупать. Мы продаем вместе с мебелью – шесть диванов, ковры, посуда. Я даже тапочки оставляю. Увы, никто не хочет купить», – жалуется женщина. Кстати говоря, благодаря этому села у нее появилась почетное прозвище – Индира Ганди.

«Я ехала из Тирасполя и попросила водителя остановить в Индии. Он обиделся. Думал, что я издеваюсь над ним. Тогда я попросила его остановить в селе Бутор. В следующий раз, когда я попросила остановить в Индии, он крикнул мне: «Индира Ганди, скоро ваша остановка!», – вспоминает женщина, заливаясь смехом.

Через несколько домов Лидия – крепкая женщина – общается с приехавшей в гости сестрой. Обе утверждают в один голос: «Жить здесь хорошо, здесь тихо, но нет цивилизации». Вместе с тем, женщины ностальгируют по былым временам. «Здесь было много людей. Боже, сколько деток бегало по улицам! Было много людей, устраивали танцы. Теперь даже детей нет. Разве что приедут внуки летом погостить», – заметила Лида.

Дальше дорога ведет мимо ворот четырех домов – по два с каждой стороны – и упирается в кукурузное поле. После поворота направо уже начинается улица Набережная. Как и улица Фрунзэ она тоже представляет собой больше тропинку, быть может, еще более неухоженную, полную чертополохов и одиноко стоящих домов, где царят отчаяние и разруха. Во дворе трех стариков, а это единственные адресаты с улицы Набережная, не видно никого. Тишина.

Та же тишина, которая окутывает и на въезде в село.

Фото – Полинa Купча