Полина КупчаНа дворе светит январское солнышко. Этот полдень застал двух жительниц села Фрумоаса Кэлэрашского района в своем доме. Ольга — мать, а Лидия — ее дочь. Мать дремлет, сидя на печи. Потирает седые виски, глаза уставились в никуда. Дочь, сидя у нее в ногах, стенает. Время от времени прячет лицо в ладони, чтобы скрыть слезы, от которых синяки у нее под глазами заблестели.
«Сил моих больше нет!». Отчаянные слова Лидии зависают в тесной с непритязательным убранством комнатке, заставленной старой мебелью. В углу, словно оберегая дом и его обитателей, висит икона, а отблески пламени от зажженной лампадки танцуют на покрытых обоями стенах.
Немощная старуха не слышит стенаний своей дочери, не видит ее слез. «Раньше включала ей радио — Hit FM. Ей очень нравилось. Теперь, когда стала плохо слышать, уже нет смысла», — замечает Лидия, а в ее голосе сквозит горечь.
Старуха медленно опускается на локти, затем поворачивает на бок и, в итоге, падает навзничь на подушку. Некоторое время еще рассматривает побеленный потолок, затем закрывает глаза. Веки у нее испещрены глубокими морщинами.
Закрывает глаза и Лидия. Ей 56 лет, а матери — 94. Уже шесть лет пожилая женщина не в состоянии передвигаться. Все это время она зависит от печи, переносного туалета и дочери. «Мы обошли всех врачей, но они не могут поставить ее на ноги. Мама уж старенькая совсем», — поясняет наша собеседница.
«Я угробила свою жизнь! Но что могу поделать? Не убивать же ее!», — обреченно говорит Лидия. Выходит на улицу, чтобы успокоиться. Опирается локтями о высокий железный декроттуар, установленный перед домом, и смотрит вдаль, где виднеется лес. «Я ничего не могу поделать. Просто ничего. И поэтому сильно нервничаю. Очень сильно. Порой нервничаю так сильно, что даже не хватает воздуха.
Я по горло в заботах о матери, я не могу заниматься собой и своей жизнью”.
Лидия чувствует себя пленником. Собственных денег у нее нет, поэтому она всецело зависит от пенсии матери. Устроиться на работу не может, хотя ей и очень этого хочется. Летом даже «заниматься прополкой как следует не могу. Немного поработаю и сразу мчусь к ней. Одну совсем не могу оставить». Лидия не может даже ненадолго уехать в Кишинев к собственной дочери, чтобы помочь ей с уходом за новорожденным ребенком.
Хлопоты и заботы о 94-летней матери отнимают много времени: помыть немощную женщину, поменять ей подгузник, переодеть, покормить, напоить, пообщаться. «Самое сложное — водные процедуры. Мне приходится звать на помощь кого-то из соседок или сестру. В прошлом году я даже выносила ее на улицу, где она могла лежать на кровати, но этим летом просто держала двери нараспашку — сил нет носить ее туда и обратно».
И все же Лидия отчаянно мечтает о финансовой независимости. Прошлой осенью даже отправилась на уборку слив у одного из местных лидеров. Когда возвращалась вечером домой, не отдыхала, а заботилась о старушке. «Днем работала, а вечером вызывала «скорую». Подскакивало [артериальное] давление. Затем три дня не выходила на работу — приходила в себя. Я вышла еще один день [на уборку сливы] и все. Люди тогда заработали по 7 тысяч леев, а я…», — рассказывает Лидия, уставившись взглядом на гребни холмов.
Возвращается в дом. Когда старуха садится, сгорбившись, на печи, Лидия подходит и что есть мочи кричит ей: «Мама! Мама, тебе что-то надобно?». У Ольги красный платок на голове сбился на бок. Рукой делает знак, давая дочери понять, что ей ничего не нужно.
Старуха в полном уме и здравии. Глаза у нее голубые. Один покрыт белесой пленкой. Какое-то время рассматривает комнатку, затем опять откидывается на подушку. Правая рука у нее лежит под головой. Тихонько хрипит.
«Когда в селе кто-то умирает, мать плачет. Дескать, смерти пристало забрать ее, чтобы не мучилась на печи», — говорит Лидия, глядя на мать.
.
***
Лидия ожидала, что жизнь ее будет прекрасной, как и название родного села (Фрумоаса в переводе на русский означает прекрасный, красивый – прим. переводчика), но, увы… Когда ей было пять лет, кто-то из соседей случайно застрелил отца. «Попал прямо в грудь». Так мать в одночасье овдовела, а на руках у нее осталось пятеро детей.
«Я отлично помню, как пришли забрать меня и одну из сестер в интернат, так как мы жили довольно бедно. Тогда мать зарыдала и сказала им: «Буду есть макуховые (сделанные из жмыха, полученного в результате прессования семян масленичных растений — прим. переводчика) лепешки, но детей туда не отдам».
То давнее решение, принятое матерью, а также тот факт, что из пяти детей она самая младшая, всегда заставляли Лидию чувствовать, что она обязана оставаться рядом с той, что дала ей жизнь. Когда в 1992 году кишиневское предприятие, на котором Лидия трудилась, закрылось, она просто вернулась в отчий дом. «Я почувствовала, что должна вернуться к ней».
Через шесть лет вышла замуж. Ее муж, кишиневец, перебрался в село Фрумоаса, хотя и предлагал попытаться обосноваться в столице. Но она отказалась: «А мать на кого оставить?». О том давнем решении Лидия сожалеет до сих пор, особенно оно гложет ее в последнее время.
«Я так жалею, что не перебралась в столицу, когда муж уговаривал… Была у меня и возможность поехать в Италию. Быть может, сейчас моей дочери жилось легче. Я не смогла [бросить мать], ведь она меня в интернат не отдала», — поясняет Лидия.
Дочери было два месяца, когда муж отправился в Российскую Федерацию на заработки. Это и положило конец их браку.
«Я так мечтала о семье… С тех пор он больше в России был, чем дома. Женаты теперь мы только на бумаге».
Когда дочь отправилась в Кишинев учиться в колледже, Лидия осталась одна с матерью. Пожилая женщина переписала на дочь все хозяйство и полгектара земли. В качестве единственной наследницы Лидия не осмеливается просить брата и сестер о помощи, ведь все наследство досталось ей.
«Иногда помогала сестра, которая живет в Брянске (Российская Федерация). Приезжала домой летом на недельку, но из-за этой войны уже не может ездить. И брат, который живет в Стрэшень, иногда забирал мать к себе на недельку. Но сейчас он заболел — сердце у него больное, и тоже уже не может. У меня есть еще две сестры — одна ушла в монастырь, а другая живет здесь же в селе, но она вся в собственных хлопотах, да заботах о внуках», — поясняет Лидия.
Пока старушка совсем не сдала, они еще кое-как выкручивались, говорит нам наша собеседница. Шесть лет тому назад осенью матери пришло в голову нарубить целый воз дров, да еще перетащить их в вагон, который семья использует вместо сарая. «Да, в 88 лет, представьте себе!», — рассказывает Лидия, которой до сих пор еще не верится в подвиг, на который пошла ее мать тогда.
Через месяц старуха уже не смогла ходить, но хотя бы «могла сойти с печи и сходить в туалет. В доме у нас был переносной туалет для нее. Теперь все свои дела она делает в подгузники», — продолжает свой рассказ Лидия, показывая на груду подгузников в изголовье матери.
Лидии не верилось, что «эти шесть лет» так ее измотают. Через три года она погрузилась в такую глубокую депрессию, что живущая в селе сестра позвонила их другой сестре монастырь и сказала сквозь слезы: «Наша Лидочка угасает».
«Мне было так тяжко на душе…», — вспоминает она. «Когда смотришь, как все куда-то идут, работают, зарабатывают, наслаждаются жизнью, а ты привязана здесь. Мне было очень тяжело. Просто хотелось запить».
Частично смогла поправиться в монастыре, расположенном недалеко от села, полагает Лидия. «Провела неделю вдали от дома и забот, отоспалась и, вроде пришла в себя. Но не полностью», — робко улыбается она.
Гнев однако остался и не проходит. Не проходит, с одной стороны, потому что она не может устроиться на работу, а с другой, потому что не получает никакой помощи от государства, хотя бы на уровне минимальной зарплаты.
Старуха получает пенсию в 2.270 леев, но этого почти ни на что не хватает. «Как прожить вдвоем на эти деньги?». Свидетельством тому служат и статистические данные, показывающие, что
в 2021 году, «домохозяйство, где есть пожилые, тратило в месяц 2.812,1 лея на человека». То есть, на 20% больше той суммы, которую им приходится делить на двоих.
Поэтому Лидии приходится обрабатывать приусадебный участок, чтобы хоть как-то сводить концы с концами. В прошлом году еще и вино продавала, но сейчас «и алкашей особо не осталось». Половину земельной квоты, которую мать переписала на нее, сдала в аренду одному из лидеров. Тот обрабатывает эти 30 соток и дает взамен шесть мешков подсолнечника в год. «И все!». Виноград, который собирает с остальных 30 соток, продает. В нынешнем году смогла заработать где-то четыре тысячи.
«Как мне выкручиваться? Работать я хочу, но мать не с кем оставлять! В дом престарелых я не могу ее сдать, ведь она меня вырастила как могла. Если бы я хоть что-то получала», — вновь выходит Лидия из себя.
.
***
Неоднократно обращалась в примэрию села Фрумоаса за помощью, но тщетно. Буквально пару недель назад социальный ассистент объявила ей, что им отказали в пособии на холодный период года, так как «согласно новому закону, если у заявителя есть земельный надел, следует указать в заявлении 17 тыс. леев дохода, и неважно, зарабатываем ли мы их или нет. Вначале я согласилась, но потом позвонила и попросила не указывать эту цифру, ведь я не умею лгать. Я столько за год не зарабатываю. Откуда?!», — недоумевает взволнованная женщина.
«Я отлично понимаю положение госпожи Лидии, но государство, вероятно, не предусмотрело подобные ситуации», — объясняет социальный ассистент из села Фрумоаса.
«Я понимаю, что в ее случае нереально заявить о 17 тысячах дохода, ведь она их не заработала. Но что я могу поделать? Увы, нам надо придерживаться закона. Я внесла ее заявление в систему, но программа решила, что ей не положено ни социальное пособие, ни пособие на холодный период года».
В свою очередь примар Лариса Олару отмечает, что их село небольшое и бедное, здесь полно стариков и больных. Работает в селе всего один экономический агент — «только магазин». «Какие налоги тут соберешь? На какие деньги помощь давать? Вы же видите, какое положение у нас в стране. Раньше мы несколько раз выплачивали ей единовременную помощь, но государству следует подумать об этой категории стариков», — словно оправдываясь, объясняет примар.
В своем ответе для проекта Oameni și Kilometri, Министерство труда и социальной защиты (МТСЗ) указывает пальцем на местные власти, подчеркивая, что, дескать, «они отвечают за развитие социальных служб в зависимости от выявленных потребностей населения на вверенной территории».
Служба по уходу на дому, которая могла бы помочь в данном случае, «рассчитана только для одиноких стариков, но ведь дочь этой женщины проживает с ней», — подчеркивает примар Лариса Олару. «Даже если мы и решим включить старушку в список бенефициаров этой услуги, то как быть, если у нас в селе нет ни одного социального работника? У нас есть только [социальный] ассистент, да и та работает на полставки», — описывает примар безрадостную ситуацию.
Лидии кажется, что наиболее подходящий вариант для нее — стать персональным ассистентом матери и заключить на этот счет индивидуальный трудовой договор, но дело в том, что Социальная служба « Персональный ассистент» предусмотрена только для людей с серьезным ограничением возможностей.
«По закону, у госпожи Ольги должно быть ДЦП или какое-то тяжелое заболевание, но старушка ими не страдает. Ее немощность объясняется преклонным возрастом, однако на такой случай степень ограничения возможностей не предусмотрена. Согласен, что они оказались в порочном кругу, но…», — семейный врач Валериу Ротару, работающий в селе Фрумоаса, не заканчивает свою мысль.
То же самое говорит нам и юрист Национального консилиума установления ограничения возможностей и трудоспособности: «Степень ограничения возможности по факту старости не положена. Заявитель должен соответствовать определенным критериями.
Кроме того, установленная степень ограничения возможности отнюдь не означает, что заявителю положена такая услуга [персональный ассистент].
В этом смысле должны высказаться врачи, следует составить досье, необходимо собрать комиссию. Но если женщина и получит степень ограничения возможностей, но не охвачена этой услугой, то не сможет получать и пенсию по возрасту, и пособие по ограничению возможностей. Ей будет положена только одна из этих выплат».
Другими словами, ситуация этих двух женщин особо не изменится, а их случай не подпадает под действие законов или социальных услуг, оказываемых старикам, как отметила и социальный ассистент села Фрумоаса.
Сколько людей в Республике Молдова находятся в схожем положении, сложно сказать. Мы попытались выяснить в МТСЗ число лежачих пожилых людей, за которыми ухаживают их дети, как того требует от них Семейный кодекс, но безуспешно. Зато ведомство предоставило нам статистические данные по бенефициарам социального ухода на дому.
***
Старуха открывает глаза. Кряхтит. Опять садится. Смотрит на дочь. Стеклянный взгляд словно проходит через нее и останавливается на входной двери.
Лидия прячет лицо в ладони узловатых рук и сквозь рыдания тихо говорит:
«Если ее не станет, я уеду отсюда. Прямо в Кишинев. Буду работать, буду снимать жилье. Я не пропаду», — вздыхает она.
Обессилев от плача, пристраивается в немощных ногах матери. Старуха же между тем опять впала в дрему.