Лилиана БотнарюкДля Григория она – спутница жизни уже 57 лет.
Для Юрия и Аллы она – мать на протяжении 55 и, соответственно, 52 лет.
Для сослуживцев она – Нина Дмитриевна уже 50 лет.
Для диспетчерской службы «112» – она 883.
Для системы она – самый пожилой фельдшер на «скорой».
Нина Лянкэ или Нина Дмитриевна, как по привычке называют ее коллеги, поднимается с кровати в шесть утра. Погружает ноги в розовые тапочки и отправляется в ванную поправить каштановые волосы с уже поседевшими корнями. Карими глазами буравит собственное отражение в зеркале несколько секунд, а потом недолго рассматривает испещренное морщинами лицо.
Из ванной идет в кухню в другом конце коридора, проходящего через всю трехкомнатную квартиру, которую они получили от государства 32 года тому назад. Включает небольшой радиоприемник, полученный в подарок от сына Юрие три года тому назад, и диктор сообщает: 6 градусов по Цельсию; возможны дожди.
Перекладывает в кастрюльку фасоль, отваренную с вечера. Это для нее. На сковородке жарит рыбу. Это для него.
Она соблюдает пост. Он – атеист.
Меньше чем через час уже она собралась. На ней серая водолазка с горлом, черный жакет и черная плиссированная юбка до щиколоток. Пытается завязать и шарф на голове.
87-летний мужчина с почти белыми волосами и бровями, одетый в желтоватые брюки, серый свитер и черный жакет, следит за ней взглядом. Это ее муж Григорие – бывший преподаватель физики и математики. Они идут рука об руку по жизни уже 57 лет.
Познакомились в селе Рэзень, куда Нину – новоиспеченную выпускницу медицинского училища отправили работать фельдшером. Через два года они поженились.
– В обед покушаешь яйца, рыбу. Творог со сметаной смешаешь сам!, – говорит она мужу, надевая черную куртку до колен.
– Хорошо, – с серьезным видом отвечает Григорие. Мне застегнуть тебя? – спрашивает он с добродушной улыбкой, когда замечает, что она безуспешно пытается справиться с непослушной «молнией».
– Застегни! – кивает она.
И пока Нина занята последними приготовлениями перед выходом, муж исчезает в одной из комнат на противоположном конце коридора. «Гриша, дай-ка мне тот телефон. Я возьму его с собой! На этом нет минут, а мне надобно позвонить!», – кричит ему следом жена. «Принеси мне маленький телефон!», – повторяет Нина, когда замечает, что тот вернулся с пустыми руками.
Пока муж шаркает комнатными тапочками из прихожей до комнаты и обратно, Нина успевает надеть короткие сапожки без меха. Берет телефон, сумку, черный пакет и выходит. Григорие остается еще несколько секунд в дверях – чтобы поймать взгляд обернувшейся жены.
В 7:31 после 15 минут ходьбы Нина заходит в просторный кабинет на первом этаже чимишлийской «скорой», которая официально называется «Подстанция неотложной медицинской помощи».
Берет вешалку и вешает на нее юбку и кофту. Затем натягивает синие ватные брюки и синий батник с оранжевой вкладкой в верхней части. Надевает сверху жилет спасателя с цифрами «903» на спине.
Ставит служебный «мобильник», чтобы тот всегда был под рукой. На нем три цифры: 883. Это ее позывные для общения с диспетчерами «Национальной службы экстренных вызовов 112».
В 8:15 поступает первый вызов. Помощь потребовалась пожилой женщине с гипертонией, которая живет в городе. Ее обследовали и доставили в больницу. Второй вызов – женщина с шизофренией. В сопровождении полицейского ее доставляют в Психиатрическую больницу города Кодру.
Когда Нина Дмитриевна возвращается, снимает жилет, вешает его на спинку стула, садится на койку, пододвигает анкеты со стола поближе и начинает обводить кружками и заполнять ответы на 54 вопроса по каждому пациенту.
С койки напротив за ней следит Надя Крецу. Это ее коллега, с которой они вместе «делят» вызовы. Нина выезжает на один, а Надя – на второй, Нина на третий, а Надя – на следующий. И так, пока не закончится смена. Надя стала ее коллегой еще в 1978 году. С тех пор с 10-летним перерывом, в течение которого Надя трудилась в Израиле, они – подруги по «скорой».
– Они так косо смотрели на меня, ведь я привезла им на госпитализацию хроническую больную, – опершись локтями на стол, рассказывает Нина Дмитриевна о приеме, который устроили ей медработники больницы.
– А меня спрашивали: «Шо это за почерк?!». Я пыталась писать в пути, но с нашими калдобинами на дороге …, – молвит ей в ответ 62-летняя коллега с короткими волосами и опускает телефон на койку. А знаете шо? – восклицает она воодушевленно. – Давайте-ка перекусим, а то потом …
– У нее повышенное давление, – продолжает Нина Дмитриевна свой рассказ. – А у нее дома даже таблеток не было – только «Но-шпа».
В конце концов отставила в сторону два белых листа, поднялась с койки, подошла к стоящему в углу шкафу и достала из черного пакета с «календарным принтом» свою кастрюльку с отварной фасолью.
Они отправляются на кухню.
Нине Дмитриевне 81 год. Она – одна из 542 работников службы неотложной медицинской помощи в нашей стране, которые захотели остаться в системе и после достижения пенсионного возраста. Но мысли об уходе, надо признаться, ее посещали.
Впервые такая мысль появилась у нее в 1994. Тогда ей исполнялось 57 лет. Это был законный возраст для выхода на пенсию, который предполагал и получение пенсии в размере 800 леев. Однако до нее дошли слухи о каком-то законопроекте, который якобы обязывает работающих пенсионеров отказаться либо от пенсии, либо от заработной платы, если они хотят продолжить трудовую деятельность. Выжить на 800 леев было сложно, поэтому решила отложить свой выход на пенсию на несколько лет, надеясь, что между тем все проясниться.
Слухи так и не стали законом, а пять лет спустя она собрала все необходимые документы и вышла на пенсию. Но продолжала работать. В нынешнем году отметит 20-летие работы на «скорой» уже после получения пенсионной книжки.
У ее коллеги Нади есть собственное объяснение насчет выносливости Нины Дмитриевны. «У меня такое ощущение, что в нашем таком многочисленном коллективе у меня больше не будет человека ближе нее. Чтобы я дожила до 81 года и еще работала?! Во-первых, ее очень поддерживает муж. Из их секретов мне известно, что утром он может приготовить для нее салат из одуванчиков. Я много раз говорила, что если бы мой готовил мне по утрам салат из одуванчиков и говорил: «Надя, айда кушать!», я бы тоже стала такой сильной. Но, думаю, это ее стиль жизни».
Задумывалась об уходе и когда дочь Алла, ставшая врачом-гинекологом в Ливане, говорила ей: «Да брось уже, мама, эту работу!», или когда внук Мариус подтрунивал над ней:
«– Бабушка, а тебе не стыдно работать? Ты не даешь молодым работать.
– Да стыдно мне, я понимаю это, но вижу, что работать-то особо некому. Не могу сказать, что у меня уже не та реакция. Если мне станет сложно, не проработаю ни дня. Не останусь работать, чтобы кто-то пострадал из-за этого. Боже упаси! Работаю, потому что еще в состоянии», – примерно так она отвечала ему каждый раз.
Итак, Нина Дмитриевна осталась и потому что не представляла себя без работы, а также, потому что молодые медики не спешили трудоустраиваться. Не поспешили они ни в 2016 году, когда Минздрав выплачивал молодым специалистами, которые согласились работать по распределению, 30 тыс. леев в случае врачей и 24 тыс. леев в случае младшего медицинского персонала. Не поспешили они ни в 2017 году, когда пособие, перечисляемое молодым специалистам в течение трех лет, достигло 45 тыс. леев и, соответственно, 36 тыс. леев.
На бумаге в чимишлийской «скорой» должны работать три врача и восемь фельдшеров. «Чтобы каждый день на работу выходил один врач и два фельдшера», – объясняет заведующий подстанцией Георге Русу. На самом же деле здесь один врач и шесть фельдшеров.
Об укомплектовании штатов остается только мечтать. На протяжении последних 27 лет в чимишлийскую «скорую» пришли только два новых фельдшера, один из которых в апреле 2019 года перевелся в Чадыр-Лунгу. «В остальном, никто не приходит. Если уйдет и она…», – говорит заведующий подстанцией, имея в виду Нину Дмитриевну, но так и не заканчивает свою мысль.
Ни Луиза – студентка последнего курса Медуниверситета, которая присоединяется к Наде и Нине пообедать, не намерена связывать свое будущее с чимишлийской «скорой». Хотя она на практике всего месяц, и Нина Дмитриевна, и заведующий медучреждением пытаются уговорить ее вернуться сюда по окончании вуза в качестве врача неотложной медпомощи. Но у нее совсем другие планы – она мечтает стать гинекологом или дерматологом.
***
В 14:29 телефон «883» опять звонит. Диспетчер сообщает: «Женщина с ножевым ранением, без сознания в гараже, адрес – Сагайдак».
Нина Дмитриевна положила под мышку синюю папку, в которую положила медицинский бланк с адресом вызова, схватила в одну руку белые перчатки, а в другую – телефон, и окликнула водителя и медбрата. Обоих, кстати, зовут Ион.
Через несколько секунд они уже очутились в гараже в конце коридора. Садятся втроем в «скорую», водитель включает мигалки и сирену.
15 минут едут со скоростью 100 км/ч по ровной дороге, на скорости 80 км/ч они на небольших поворотах и на скорости 40 км/ч – на опасных поворотах. Машина то подпрыгивает на ухабах, то выезжает на «встречку», объезжая их.
Едущая впереди машина выходит на обгон прямо перед «скорой». Обгоняет другой автомобиль и возвращается на правую полосу. Водитель «скорой» пытается обогнать обе машины и выезжает на встречную, но резко тормозит, едва не столкнувшись лоб в лоб с другим автомобилем.
Когда им все же удалось обогнать две едущие впереди машины, Нина поднимает руку и демонстративно грозит кулаком водителю, который чуть раньше вышел на обгон вместо того, чтобы уступить им дорогу.
Сидит как на иголках. «Заколота», «без сознания»… Лет 30 тому назад в ее машине скончалась женщина. Нина понимала, что спасти ее было невозможно, но с тех пор больше всего боится, что пациенты умрут у нее на руках.
Надевает перчатки. Говорит и медбрату, чтобы тот заранее приготовил свои перчатки.
На въезде в село Сагайдак «скорая» сворачивает на проселочную дорогу и постоянно прыгает на ухабах. Они проехали совсем немного, когда заметили, что им машет мужчина лет 30. Водитель останавливается на пару секунд, медбрат открывает дверь, сельчанин запрыгивает в «скорую» и торопливо начинает показывать им дорогу: «Сейчас налево!», «Теперь вперед!», «Это там, где полиция».
Останавливаются у зеленого забора с покоробившейся краской. Медбрат хватает медицинскую сумку и выходит. Нина опережает его. Они проходят мимо двух полицейских машин, пробираются среди трех полицейских и нескольких соседей, собравшихся на пороге дома, и заходят вовнутрь.
Они даже не успели толком закрыть за собой дверь, как женщина в теле, лежащая на кровати напротив, посмотрела на Нину Дмитриевну, сузив глаза, и изрекла:
– Дебил какой-то. Такие еще не перевелись. Сказал, что не остановится, пока не заколет меня.
– Расстегнитесь немного. Вы помните, что случилось?! – выпытывает у нее фельдшер, вздохнув с облегчением, когда поняла, что пациентка далеко не «без сознания», как сообщил ей диспетчер.
– Так я спала, – говорит пациентка, запинаясь.
– Говорите спокойно, хорошо? – советует ей Нина. – Спиртное употребляли?
– Ммммм, да!, – пробормотала та, застигнутая вопросом врасплох.
– Сколько?
– Ну, где-то три, – неуверенно промолвила женщина.
– Три стакана? – продолжает Нина расспрашивать.
– Так мне сказали, что раз я закончила уколы делать, уже могу и выпить немного, – оправдывается женщина.
Диалог неожиданно прерывает открывшаяся дверь. В комнату с розовыми обоями в цветочек заходит низкорослый мужчина лет 30. Становится коленями на край кровати и хватает женщину за руку.
– Мамаааа, – кричит он сквозь слезы. В дверях стоит его брат и двое полицейских, которые следят за ним взглядом.
– Прошу вас выйти, – вмешалась Нина Дмитриевна. – Молодой человек, пожалуйста, подождите там. Я еще ничего не могу сказать вам. Хорошо? Не мешайте мне! – настаивает она, заметив, что тот продолжает плакать, стоя на коленях
Молодой человек еще раз сжимает матери руку и выходит. Фельдшер продолжает свои расспросы:
– Елена, что у вас болит? Сейчас что у вас болит?
– Диски и ноги очень сильно болят, – признается женщина.
– А с тех пор, как он вас ударил? – уточняет Нина.
– Аааа, вот тута! – и показывает рукой на левую часть груди. – Он убежал и… Я испугалася …
Женщина стонет от боли, когда фельдшер пальпирует под грудью. Ножевое ранение, из-за которого она упала без сознания в сарае, как сообщила соседка, позвонившая в Службу «112», оказалось на самом деле царапиной длиной в 1.5 см. Так что фельдшеру остается только продезинфицировать рану перекисью водорода, намазать вокруг йодом и наложить повязку.
Между тем Ион готовит электрокардиограф, затем Нина Дмитриевна начинает фиксировать на теле пострадавшей электроды.
– А то, шо наложили щас, зачем? – стало Елене любопытно.
– Чтобы проверить, как работает сердце. Сейчас сердце бьется нормально – ни быстро, ни медленно, – успокаивает ее фельдшер.
– Ей не нужна госпитализация? Вы ее не забираете? – спрашивает полицейский, внезапно появившийся в комнате. – Что-то серьезное? У нее царапина, да?
– Только небольшой порез на коже, – отвечает ему Нина Дмитриевна.
– В другом месте у нее раны! Ну-ка спросите у нее! И напишите, что она, действительно, в состоянии алкогольного опьянения. Устроила кипеш, вызвонила всех сыновей из Кишинева. Не хочет в больницу? – спрашивает страж порядка.
– Поедете в больницу? – спрашивает Нина пациенту.
– Так а для чяго? – недоумевает женщина.
– Чтобы врач осмотрел вас.
– Не-а, не поеду. Мне же нужно подготовиться, нужно…
Пока Елена подбирает слова, Нина вручает ей медицинский бланк, показывает указательным пальцем, где писать, и диктует: «Я, Елена…, отказываюсь от госпитализации».
После того, как женщина закрепила свой отказ неразборчивой подписью, Нина хватает под мышку синюю папку, прощается и выходит за медбратом. Пациентка остается с блюстителями порядка, которым хочется получить ответы на множество вопросов: Что она делала, когда на нее напали? Куда пошла после этого? Что пила до этого? С кем пила? Чем ей нанесли удар: ножом, отверткой или чем-то еще? «Куда бросил предмет, которым, говоришь, он тебя ударил?».
Медбрат оказывается на улице первым. Там стоят трое полицейских и двое сыновей пострадавшей. Они образовали круг прямо в центре порога. Пытается обойти их справа, но не получается. Пытается обойти слева, тоже никак. Они не двигаются. Останавливается на пару секунд и смотрит на них пристальным взглядом, надеясь, что те расступятся. Они однако продолжают разговор, не обращая на него никакого внимания. Поэтому медбрат отступает к краю порога и спускается по ступенькам между одним из полицейских и столбом. Нина повторяет его маневр.
– А карточка от удостоверения личности, та шо посередине?! – кричит следом один из сыновей.
– Не знаю, она не у меня, – сухо отвечает ему фельдшер.
Пока медбрат поеживается в салоне «скорой», Нина осеняет себя крестным знамением, глубоко вздыхает и обращается к своим напарникам:
– Боже, вы знаете, как сильно я переживала? Всю дорогу мне не давала покоя мысль: без сознания, рана …
– Ну вот здесь и додумаете вашу мысль, – прерывает ее водитель. – Я сижу в машине и уже продрог, а уж на улице…
Нина Дмитриевна дает себя уговорить. Садится в машину, берет телефон и звонит в диспетчерскую Службы «112»: «Это 883. Чимишлия, закрыто. Поверхностное ножевое ранение. Грудная клетка, слева».
«Скорая» отправляется в путь, не включая мигалку и сирену. По селу едут на 50 км/ч, а на полном колдобин шоссе, ведущем в сторону Чимишлии, уже ускоряются до 80 км/ч.
На часах 15:22.
* * *
С детства мечтала стать или учительницей, или врачом. «Думаю, тогда была такая мода». Чаша весов склонилась в пользу здравоохранения, когда узнала, что брат Иван, который был старше ее на 8 лет, страдал сердечным заболеванием.
Ей хотелось учиться аж в Кишиневском мединституте, но подумала, что не попасть туда ей не светит. И оценки были не самые высокие, и денег в семье особо не было. Так что, окончив 10 классов в болгарском селе Катаржина, что в Одесской области, которое недавно переименовали в Знаменку, поступила в Бендерское медучилище.
Затем государство распределило ее в Рэзенский медпункт. Туда она пошла работать, зная на румынском всего три слова: «unde» («где»), «tren» («поезд») и «pâine» («хлеб»). Три года спустя переехала уже вместе с мужем в Чимишлию и проработала еще пять лет в медицинском пункте района. «В одной комнате работали, а в другой – жили».
В ’63 в молодой семье Лянкэ ждали первенца – Юру. У брата Нины было больное сердце. Он жил у них около трех месяцев, так как в родном селе о нем некому было позаботиться. Она переживала, что не может помочь брату, и не хотела оставлять его одного. «Тогда не делали такие операции как сейчас».
Ей хотелось родить дома, но после многочасовых мучений, позвонила в «скорую» и ее доставили в роддом. «На следующий день после того, как родила, вернулась с Юрой домой».
В ’64 потеряла брата. Ему было всего 35 лет.
В ’66 родился второй ребенок. «С Аллой были одни приключения. Чимишлийский медпункт, где я работала и жила, был у дороги. Юру сбила машина, когда он переходил дорогу, и у него был перелом. Я опять ушла на день [в роддом], родила дочь и вернулась домой, ведь его не с кем было оставлять. У мужа были занятия и днем, и вечером – в вечерней школе. Сложно было», – рассказывает она.
В ’67 начала консультировать детей в только что открывшейся районной больнице. Получили от государства двухкомнатную квартиру и так стали жить в центре города.
И в ’68 году, когда в Чимишлии открылась служба скорой медицинской помощи, Нине предстояло решить, хочет ли она быть фельдшером на «скорой» в составе одной из тех двух команд, которые обслуживали весь район, и дежурить сутками или нет. Во время поездок на машине ее укачивало, но несмотря на головокружение и перспективу бессонных ночей, все же решила перевестись туда. Первые дежурства были сложнее, пока адреналин новой работы не помог ей избавиться и от укачивания, и от страхов.
И муж Григорие всегда ее поддерживал. И полвека тому назад, когда Нина пошла работать на «скорую», и 20 лет тому назад, когда выходила на пенсию.
«Я понимал, что мне надо идти на работу, ей нужно идти на работу. С тех пор, как вышла на пенсию, я всегда говорил ей, чтобы поступала так, как ей хочется. Если хочется работать, пусть работает, а если нет, то нет. Я ей всегда говорил быть свободной в своих действиях».
И поскольку Нина Дмитриевна дежурила раз в три дня, а порой и через день, Григорие бросил вечернюю школу. Он занимался с Юрой, он по утрам заплетал Алле Косички.
«Она все делала с утра – просыпалась очень рано, оставляла нам «первое», оставляла нам «второе». Утром отце заплетал мне косички, но при этом сильно тянул за волосы. И я кричала. Мне не нравилось, что у меня были длинные волосы», – смеется теперь младшая дочь семьи Алла, вспоминая о тех временах.
Уже 25 лет она работает акушером-гинекологом в Ливане. Каждый раз, возвращаясь домой, пытается убедить мать бросить «скорую». Последнюю попытку предприняла в апреле.
«Я просила ее бросить работу. Она уже немолодая, не спит ночами. Я по себе знаю, что если не посплю ночь, потом 2-3 дня не могу прийти в себя. Поэтому отлично понимаю маму с ее пробуждением среди ночи и со всем эти стрессом на «скорой». Но она говорит, что посмотрит. Как обычно», – заметила Алла.
Нина Дмитриевна однако твердит одно: «Будет страшно, если я перестану работать. Я могу работать и три дня подряд. Привычка, наверное. У меня даже сон не нарушен. Как легла, сразу заснула. Проснулась и пошла. Когда выезжаю на вызов, некоторые люди говорят мне: «Госпожа Нина, вы пришли? Как будто даже солнце стало ярче светить». Знаете, как это приятно?».
* * *
Четвертый вызов поступил в 17:21. На втором этаже жилого дома в Чимишлии на стоящем на кухне диване ее приезда дожидалась 90-летняя женщина.
От дочери и внучки старухи, которые тоже находятся на кухне, фельдшер узнает, что пожилая женщина уже несколько месяцев не встает с постели. Она упала в квартире и получила перелом бедренной кости. С тех пор как сняли гипс, старушка передвигается с трудом, но сегодня даже не в состоянии сесть на постели. У нее весь день «кружится» голова, предупредили дочь с внучкой.
Нина Дмитриевна поднимает ей рукав выше локтя, фиксирует манжет и измеряет давление.
– Теперь 160, а когда нормальное, сколько тогда? – уточняет фельдшер.
– Обычно 100, 90/70, – отвечает дочь пациентки. Это невысокая плотная женщина. – Но после этого несчастного случая стало падать. Вчера вечером и сейчас. Я дала ей «Равел» и вижу, что…
– Когда вы дали ей «Равел»?
– Так уже три часа.
«Положите эту таблетку под язык. Под язык!», – обращается Нина Дмитриевна к старухе и кладет ей в рот половину таблетки. «Не надо ее жевать», – просит она, заметив, что пациентка пытается попасть на таблетку зубами.
Дочь подходит и переводит слова фельдшера на украинский. Уже поздно. Старуха успела проглотила таблетку и начинает кашлять. «Мы дадим вам еще одну, но не глотайте ее», – предупреждает Нина Дмитриевна. Дочь опять переводит ей. Женщина кашляет, как будто поперхнулась чем-то.
Медбрат приподнимает ее выше на кровати и делает кардиограмму. Нина берет ленту с распечатанным результатом, подходит к окну и внимательно ее изучает. «Давайте сделаем укол», – заявляет она.
Дочь немного приспускает старухе штаны и подгузник, от которого разит мочой. Нина берет шприц и вводит его в мышцу бедра. Женщина стонет от боли. «Давление снизится», – успокаивает их Нина. «Но завтра вызовите семейного врача, чтобы тот осмотрел пациентку», – рекомендует она им, заполняя медицинский бланк.
Вновь измеряет пожилой женщине давление и интересуется, чувствует ли она себя лучше. Старуха утвердительно кивает головой.
– Живите долго! – желает она ей, уже уходя.
– Как Господь захочет, – смеются женщины на кухне.
В помещении подстанции «скорой» Нина тихо сидит на койке, нарезает куски марли и складывает края в виде треугольников. Это для перевязки. За движениями Нины Дмитриевны следит ее коллега. В 19:53 на телефон «883» поступает новый вызов.
Через семь минут «скорая» останавливается у ворот частного дома в черте города. На улице ни души. Водитель включает мигалку и сирену. Через пару секунд в одном из дворов появляется мужчина, который машет им рукой.
Выходят из машины, открывают ворота, заходят во двор, переступают порог старого дома, проходят через прихожую, которую переделали в кухню, и оказываются в комнате. Женщина лет 40 – худая и с желтоватой кожей – лежит на диване и испугано следит за Ниной Дмитриевной, которая надевает маску, как только узнает, что у пациентки жар.
– Нина Ивановна была? Лекарства прописала? – интересуется фельдшер.
– Нет, лекарства не прописывала, но сказала, что поговорит в больничке, но мы потом не говорили, – отвечает мать пациентки. Это сухопарая женщина лет 60.
– Когда? Как это была и ничего не прописала?
– Не знаю, она заходила, но я был на работе, – вмешался муж женщины.
– Ну так, Тане давно плохо, а щас совсем худо стало, – подытожила ее мать.
Уточняет, когда видел ее семейный врач, кашляет ли пациентка, принимает ли таблетки и какие именно. Пока муж ищет в тумбочке для телевизора пачки с лекарствами и показывает их фельдшеру, пожимая плечами, Нина подходит к пациентке, которая тихо лежит под одеялом и продолжает следить за ней огромными глазами.
Просит ее открыть рот, чтобы проверить горло, но та подносит закрывает губы руками и мотает головой, пытаясь объяснить, что отказывается.
– Таня, открой рот, – вмешивается муж, забавляясь.
– Заткнись ты, – рассержено кричит она не него, открывая почерневшие зубы
– Она сердится на тебя, не говори с ней, – предупреждает его Нина Дмитриевна и опять обращается к женщине. – Таня, не бойся, я хочу осмотреть горло.
– У нее гнилые зубы, поэтому не хочет, – объясняет муж.
– Это не имеет никакого отношения, – успокаивает ее Нина. – А семейный врач горло осматривал?
– Да не знаю я, – отвечает мужчина.
Таня осмеливается и приоткрывает рот. Пока медбрат светит фонариком от «мобильника», Нина Дмитриевна осматривает горло, помогая себе деревянной лопаточкой, которую только что достала из упаковки.
Там нет ничего.
Начинает слушать легкие и помогает пациентке улечься поудобнее на левый бок. «Таня, попытайся немного покашлять! Кашляй, хорошо. Не можешь? Дыши, Таня, дыши», – дает Нина Дмитриевна указания, водя стетоскопом по ее худой спине.
Между тем мать женщины подходит на цыпочках к фельдшеру и просит ее посмотреть, что у Тани на ягодицах. Держа аппарат в руках, Нина Дмитриевна приспускает немного спортивные штаны, затем начинает задавать вопросы один за другим. Мать женщины расплакалась.
«Так здесь же все воспалено. Чем вы мазали здесь? А на другой ягодице тоже такие раны? Разве не видите, что здесь все воспалено? Вы были вчера, когда приходила Клавдия Ивановна? Что она сказала? Она видела ее ягодицы? Здесь не приведи Господь что творится! Вы там не промываете? Ничем не мажете? Две недели назад она ходила? С тех пор так и сидит? Врач дал антибиотик? Хотите, чтобы мы забрали ее в больницу?».
Мать Тани запинается, муж от тирады Нины Дмитриевны замолкает, а пациентка все это время смотрит в пустоту. Фельдшер вводит иглу шприца в вену, потом колеблется несколько минут. «Температуру даже не смогла померить ей – не хочет держать градусник. В горле у нее вроде ничего нет. Сатурация хорошая, давление хорошее. В легких ничего не слышно. Семейный врач был вчера. С чем ее госпитализировать?!».
– Давайте, готовьте ее. Забираем в больницу. Найдите покрывало. Или оставить на завтра? Не знаю…
– Нет, нет, не пойду, – вдруг заговорила больная. Мне надо искупаться.
– А шо не купалась сегодня? – задает Нина Дмитриевна риторический вопрос, затем обращается ее матери и мужу. – Завтра утром позвоните в поликлинику и скажите, чтобы пришла. Вы меня поняли? Клавдия не сказала, что отправляет ее куда-то? Завтра утром или идешь сама туда, или звонишь ей. Посмотрим, как сделаем. Может, и даст направление в Кишинев. Хорошо? Номер записали?
Мать пациентки послушно кивает головой и обещает, что выполнит все в точности. Нина Дмитриевна колеблется еще пару минут, хватает папку и бросает: «Будьте здоровы!».
* * *
Вернувшись в кабинет такими же большими и быстрыми шагами, Нина Дмитриевна садиться на койку, руки у нее висят плетьми. Сидит так несколько секунд, затем начинает судорожно искать по карманам сумки, достает телефон и пытается найти там номер семейного врача. Хочет выяснить, почему Таню не госпитализировали. Звонит один раз, второй, третий. Никто не отвечает. Успокаивает себя тем, что врач, скорее всего, спит.
Опирается о стол и смотрит вниз на стопку бланков. Левой рукой подпирает бледное лицо, а правой начинает заносить в журнал лекарства, которые израсходовала в течение дня.
Ближе к полуночи шаги врачей, медбратьев и водителей все реже слышны в коридоре. Чимишлийская «скорая» засыпает. Нина Дмитриевна ложится на койку и тоже засыпает.
Новый звонок, поступивший на коллеги Нади, разбудил ее через три часа. После того, как свет гаснет, а в коридоре вновь воцаряется тишина, Нине Дмитриевне уже не удается заснуть. Не перестает думать о Тане. «Что же у нее такое? Не могла она так сильно ослабеть за две недели».
Только к утру ей удалось вновь задремать, а к 6:00 уже болтает с Надей. Через час в помещении все приходит в движение. Начинается уборка. Медбратья заносят ящики из «скорых» вовнутрь, выносят носилки, подметают и моют салон. Водители моют машины снаружи, а фельдшеры пополняют лекарства, которые не хватает в ящиках, и сдают их.
Сразу же после созванной в 8:00 «летучки», когда все отдают заведующему медицинские бланки, Нина Дмитриевна спешит в больницу. Хочет поговорить с семейным врачом и узнать диагноз Тани. Там ей сказали, что врача нет на работе. Возвращается в кабинет и звонит «семейной». Та отвечает на звонок и уверяет, что за несколько дней будут сданы все анализы.
Нина Дмитриевна выходит с подстанции «скорой». Оказавшись на улице, несколько минут пытается застегнуть «молнию», затем не спеша направляется домой. Григорие встречает ее в дверях.
– Ты поспала, да? Как прошла ночь?
– Спокойно прошла. Надя съездила на один вызов и все. До Надиного вызова, то есть до трех, спала, а потом уже не смогла сомкнуть глаза. Я поставлю чай. Яйцо будешь? Пожарить тебе яичко?
– Да, одно.
Идут на кухню. Он моет кастрюлю. Она жарит яйцо. За 10 минут на стоящем в зале круглом столе, накрытом белой льняной скатертью, появляются сливочное масло, малиновое варенье, домашний творог со сметаной, редис, еще горячее жареное яйцо и две белые чашки в цветочек, в которые разлит черный чай. Григорие налил себе и рюмочку «крепенькой».
Примерно в 10.00 закончили завтракать, но Нине и в голову не приходит прилечь. Берет на кухне банку, ставит ее в тот же черный пакет «с календарем» и идет на рынок вернуть ее женщине, у которой обычно покупает «молочку».
Григорие остается стоять в дверях и провожает ее взглядом.