Михаил КаларашанНа фоне не прекращающихся сигналов мониторов медоборудования из одной палаты доносится голос священника – он читает молитву и размахивает кадилом над пациентом. Вокруг койки собрались родственники.
Такая сцена – обычное явление для Отделения реанимации Больницы скорой медицинской помощи города Кишинева. Ежегодно сюда попадают в районе 2.000 тысяч человек. Четверть из них заканчивает свой путь в этих стенах.
«Родственники думают, что хирург обязан умирать вместе со своим пациентом, если тот умирает на операционном столе», – делится мыслями о людях и их родственниках Адриан Белый – заведующий отделением. Он стоит у лестничной клетки, оперевшись на подоконник. На вид ему лет 40, но волосы его покрыты сединой.
К нему в реанимацию привозят пациентов со всего города, а также со всей страны, если состояние человека критическое. Сюда попадают люди с увечьями разного характера и степени тяжести. Кто-то попадает сюда после падения с высоты или автокатастрофы, есть и те, кто попадают в эти стены после сильной драки и с ножевыми ранениями. Привозят сюда и людей с хроническими заболеваниями.
.
.
.
.
Основной костяк врачей реанимационного отделения Больницы скорой медицинской помощи – люди, которые в профессии больше 20-ти лет. Через них прошла целая эпоха: ‘90-е с бандитскими разборками и беспределом; прогрессивные «нулевые», абсолютно непонятные «десятые».
«Когда приходишь в реанимацию и смотришь на врачей, нужно очень четко понимать, что это адреналинозависимые люди. Мы не занимаемся экстремальными видами спорта, потому что этого хватает на нашей работе сполна», – говорит дежурный врач Александр Кондрашов.
Несмотря на это реанимация лидирует среди других отделений Больницы скорой медицинской помощи по числу суицидов среди медицинского персонала.
.
.
Смена начинается в 7:00 и заканчивается в 7:00 следующего дня. За это время врачи и медсестры пытаются сохранить в живых, как правило, около 25 человек. Именно столько пациентов одновременно может принять Отделение реанимации. Иногда бывает и меньше, но бывает и больше, особенно на большие праздники.
.
*
.
Ей 69 лет. Ее лицо скрыто марлевыми повязками, а изо рта торчат трубки, через которые ее тело дышит уже долгое время. Женщина не вспомнит, как сюда попала, и не вспомнит, что тут когда-то была. Чаще всего, люди в реанимацию попадают без сознания и без сознания ее покидают.
Давление скачет, опускается до 15/30, пульс колеблется в пределах 165-220. Рядом с ней монитор, на котором отображена вся информация о ее организме, и у этого монитора есть звуковая индикация. Мелодия, повторяющаяся каждые пару секунд. Каждый «пик» отвечает за какой-то показатель. Если выйти в коридор, со всех сторон на тебя обрушиваются звуки мониторов и превращаются в симфонию, которую играет сама смерть.
.
.
.
.
Молодая врач Ира Гришанова ведет сегодня эту пациентку. У врача легкий румянец на щеках, прекрасная фигура и улыбка. Утром в ординаторской она общалась с коллегами, о чем-то шутила, держа в руках чей-то рентген. Сейчас на ее лице не улыбка. Она думает только об одном – как не дать этой женщине умереть от остановки сердца через несколько минут.
Сестра приносит кубики с морфином и с другими веществами. Ира вводит эти растворы поочередно через капельницу, пульс повышается. Когда у человека пульс 220, его тело подпрыгивает на койке, а грудная клетка становится похожей на аккордеон.
Пульс не падает, Ира напряженно смотрит на монитор. По коридору слышны шаги дежурного врача. Он заглядывает в палату на минуту проверить, все ли в порядке. Дает рекомендации и выходит, не дождавшись изменений. Сестра тоже выходит в коридор. Ира держит в руках прибор, измеряющий пульс, смотрит на монитор, на показатели пульса: 185-189-195-210-185-170-200. Наблюдая за тем, как ситуация не меняется, она решает выйти в коридор вслед за медсестрой.
Через две минуты она заходит палату, добавляет в капельницу последний препарат и пульс стал снижаться. Не сразу и медленно до 180, потом до 160 и 140. На мониторе показатели пульса будут гореть красным до наступления ночи – пока эта 69-летняя женщина не придет в «норму».
.
*
.
На втором этаже в инфекционном отделении реанимации дежурит Вячеслав Криворучка – врач с очень тонким чувством юмора. Медик шутит так, что сложно было понять, он говорит в шутку или всерьез, пока сам же не начинал смеяться. Работая в окружении смерти, он уже привык смеяться ей в лицо.
Говорит, что в свое время, успел разглядеть ее даже слишком хорошо – и в Приднестровье, и в Донбассе, и во время московских терактов. Только при каких обстоятельствах это случилось, предпочитает не распространяться.
В инфекционном отделении всего две палаты.
В одной из них лежит молодой парень. Он около двух недель находился в коме после падения с мотоцикла и только что пришел в себя. У него отсутствует левая рука, а тазобедренный сустав скован металлом.
.
.
Во второй палате на средней койке лежит молодая женщина. На распечатанном листе А4, прикрепленном к спинке койки, указано, что у нее рассеянный склероз. Ей всего тридцать лет.
«Рассеянный склероз – заболевание коварное. Это аутоиммунное заболевание, оно не поддается лечению. Мы можем лишь пытаться его остановить его, но вылечить не можем. Она чувствует боль и ей правда очень больно. Возможно, скоро будет кровотечение. Может, в мозгу, может, во внутренних органах. Ей осталось совсем чуть-чуть. Может, день, может, пару часов», объяснил потом дежурный врач.
У нее круглое, измученное лицо в синих подтеках. Если абстрагироваться и присмотреться внимательнее, лицо у нее очень красивое, нежное, почти детское.
И она умрет. Умрет в реанимации Кишиневской больницы скорой медицинской помощи под звуки мониторов и шепот врачей.
