Михаил Каларашан24 ноября, Киев.
На часах 21:10. Город пустой и темный. Накануне российские войска обстреляли критическую инфраструктуру Украины, и вся страна погрузилась во тьму. Не работает уличное освещение и светофоры, в домах нет света.
Вокзал можно узнать, только подъехав к нему близко — он единственный освещается. На всю привокзальную площадь очень громко исполняют «Стефанию» — песню, выигравшую Евровидение-2022. Стуча колесиками чемоданов, люди стягиваются под эту музыку к главному входу, где их встречают полицейские, проверяют документы, сканируют багаж. С начала полномасштабной войны правила пропуска на вокзал чем-то похожи на действующие в аэропорту.
«Поезд Рахов – Киев задерживается на 8 часов», — раздается из громкоговорителя. После так называемых «прилетов» многие поезда застряли по всей стране. Украина использует тягачи на электричестве, а это оказалось проблемой, потому что электричества не было нигде. Однако поезда, уезжающие из Киева, ходят по расписанию — электротягачи заменили на тепловозы.
На восьмом пути объявляют посадку на поезд Киев–Херсон. Это совсем новое направление, сейчас отправится чуть ли не второй поезд за менее чем две недели, минувшие после деоккупации Херсона. Все билеты проданы, свободных мест нет. Кто-то, наконец-то, возвращается домой, но большинство едет, чтобы забрать своих близких в безопасное место.
Остановка в Николаеве длится минут 20-25. Следующая будет уже километров 100 южнее — в Херсоне. Теплый и влажный воздух подсказывает, что мы на юге. Ранняя зима осталась в Киеве, а на юге по- прежнему дождливый ноябрь, скрывающий хмурым небом линию горизонта.
В нашем купе едет Аркадий. Ему 30 лет, он из Харькова. Первое, что спросил, когда узнал, что я из Кишинева: «А там много цыган? У меня жена из Кишинева!». Сам Аркадий из ромского сообщества. У него большая семья, с которой он прожил последние девять месяцев в пригороде Харькова.
«В Харькове страшно было — ракеты летали над головами, ты прямо видишь это. Прятались в подвале, потом привыкли», — говорит Аркадий и сразу переключается: «Это же я сегодня увижу ребятишек! Надо найти торт. Я дурак, не купил его в Киеве, не подумал… где я в Херсоне его найду?».
Он едет в буквально на днях освобожденный Херсон, чтобы помириться со своей женой. Супруги поругались практически за несколько месяцев до российского полномасштабного вторжения — она осталась в Белозерке (13 километров по прямой линии от центра Херсона) с тремя детьми и родителями.
Аркадий все это время пытался к ним пробиться — несколько раз приезжал из Харькова на машине, но каждый раз его разворачивали обратно. Сейчас правый берег Днепра освобожден, и у него есть возможность встретиться с семьей. Но он все равно едет в неизвестность, не зная, увидит их или нет.
Последний раз говорил с женой около месяца назад. Когда русские уходили из Херсона, они уничтожили критическую инфраструктуру — электричество и связь, поэтому Аркадий не знает точно, где они. «Если бы уехали, скорее всего, вышли на связь», – надеется он.
На участке от Николаева до Херсона поезд едет очень медленно, как будто щупает почву под колесами, чтобы не наткнуться на мину. Все как в фильмах о Второй мировой: поля усеяны артиллерийскими снарядами, воронки, блиндажи… Через каждые три-пять километра появляются маленькие деревушки и хутора, с разрушенными домами и фермами. Все это — бывшая линия фронта, и бои здесь шли тяжелые.
Контрнаступление на Херсонском направлении было анонсировано еще в конце лета, и все ждали прорыва, но в начале сентября ВСУ провели успешное наступление на Харьковском направлении, что стало сюрпризом для всех, а Херсон оставался в режиме ожидания. Блогеры и эксперты часто давали прогнозы, что «вот-вот, и мы зайдем в Херсон», но для этого потребовалось еще два месяца…
.
25 ноября, Херсон.
Вокзал в Херсоне небольшой. С первого раза даже сложно сказать, что это вокзал областного центра. Здание старое, но с «евроремонтом», пластиковые окна наполовину укрыты мешками с песком, на случай ударной волны. Внутри толпятся люди, старики сидят на скамейках — они не уезжают и никого не встречают. Они пришли сюда за электричеством. Вокзал — одно из немногих мест в городе, где оно есть.
Привокзальная площадь абсолютно типичная для всего бывшего Советского Союза — небольшой сквер, вокруг которого множество разных магазинчиков и забегаловок. Ничего, конечно, не работает, кроме маленького продуктового магазина, в котором сразу же после прибытия поезда собралась большая очередь. Те, кто не стоят в очереди, пытаются поймать сигнал — у вокзала есть точка «Старлинка».
Проспект Ушакова тянется от вокзала на 3.5 километра через весь центр, и заканчивается набережной Днепра. Машины едут быстро, разбрызгивая воду из луж, светофоры не работают, но все привыкли жить и без них. По пути то и дело встречаются люди с большими тележками. На них бутыли с водой. Без электричества не работают насосы, которые качали воду в дома. У людей всего два варианта: покупать втридорога воду в бутылках, но и так она в дефиците, либо набирать ее из Днепра. Вода здесь на вес золота, людям приходится рисковать жизнью и идти на берег реки за водой, а берег регулярно обстреливается русскими снайперами.
На Ушакова много билбордов: «Херсон — это Россия», «Россия тут навсегда», «ДА» — в контексте псевдореферендума. Нет ничего более постоянного в России, чем временное, и, как оказалось, эта закономерность работает и наоборот. Русское «навсегда» продлилось 8 месяцев. Из-под стертых участков вывесок виднеются старые украинские рекламные слоганы, как призраки прошлой мирной жизни, когда все было просто.
Ближе к главной площади людей становится все больше. Там стоят большие палатки, куда можно прийти погреться, выпить чай, зарядить телефон. Их называют «пункт незламності», то есть «пункт несокрушимости». Как и на вокзале, здесь есть «Cтарлинк», поэтому люди стекаются сюда, чтобы поговорить по телефону и узнать новости. Еще три недели назад на этой же площади давал интервью президент Украины Владимир Зеленский, горожане громко праздновали освобождение своего города, сейчас же люди просто пытаются дожить до того, когда все вернется в норму — дадут свет, отопление и воду.
Периодически, то тут, то там, слышны гулкие хлопки. В самом начале показалось, что это «минуса», то есть украинские военные обстреливают позиции русских на левом берегу, но когда их интенсивность увеличилась, стало ясно, что ситуация обратная — это русские обстреливают Херсон из минометов. Накануне «градами» обстреляли один из районов Херсона, погибло 7 человек, множество раненых.
Самое пугающие при минометном обстреле — чувство неизвестности. Например, если город далеко от линии фронта, обычно его обстреливают крылатыми ракетами. Сначала включается оповещение о воздушной тревоге, у людей есть возможность спрятаться в укрытие. Дальше — либо ракету сбивает ПВО, либо она все-таки прилетает в какой-то объект. Херсон сейчас не прифронтовой город, это город на линии фронта. Когда летят мины, даже тревогу не включают. Нет уверенности, что мина не упадет в 5 метрах от тебя. Она взрывается в воздухе, а вокруг места взрыва разлетается множество маленьких осколков, поражающих человека.
Местные к звукам взрывов уже привыкли, и даже не обращают на них внимание. Для них это своего рода естественный звуковой фон в городе, как сигналы машин или звуковая реклама у торговых центров.
У Парка Шевченко Василий гладит черного кота. Василию за пятьдесят. У него почерневшие зубы и суровые морщины. Он часто достает из пачки сигарету, но не закуривает, а просто мнет в руках, долго-долго, и лишь потом достает зажигалку и начинает дымить: «Что им, мало своих земель? Еще и сюда хотят… Ну, я так и думал, что Херсон они возьмут, а Николаев нет — Николаев это одна сплошная воинская часть. Так и произошло. А сколько мы всего [оружия] распродали после 90-х? И все равно даем отпор».
Звуки взрывов учащаются, иногда перебивая голос. «Нет, никуда я не хочу отсюда уезжать, здесь мой дом, куда я поеду?» — Василий докуривает сигарету и выбрасывает окурок. Черный кот так и льстится, просится, чтобы его погладили.
На проспекте Ушакова всего одно заведение, где есть свет внутри — работает генератор. На вид кажется модной кофейней с хорошей кухней и широким выбором. За столиками одни военные. Есть такая примета —где военные, там всегда вкусно. В самом дальнем углу сидят трое военных и женщина. Они беседуют — женщина дает свидетельства про оккупацию, военные внимательно слушают.
Русские, когда зашли в Херсон, начали жестоко подавлять любое сопротивление среди местных. В Херсоне часто можно услышать от кого-то, кто рассказывает про оккупацию, выражение «на подвале». Имеется в виду, что человека допрашивали люди из ФСБ.
Когда русские уходили, они заминировали здание полиции и СБУ. Заминировали так, что эти здания будут взрывать — разминировать их невозможно. Из подвала здания СБУ, по словам местных жителей, доносится трупный запах — именно там ФСБ допрашивало людей.
Через полчаса один из военных называет время, и протокольным голосом говорит «запись завершена». Самый старший сердечно благодарит женщину, обнимает и проводит на улицу, а после возвращается. Они остаются перекусить. К их столику подходит только что пришедший с улицы военный:
– Есть «прилет», у круга тут не далеко. Трупы валяются прям’ на дороге.
Его лицо взволнованное, а сам он как из «Космодесанта» — автомат, рожки, аптечка на плече, желтая повязка, навороченный шлем…
Когда наступает вечер, Херсон погружается во мрак. Мрак в Херсоне это тотальная чернота, и лишь фары машин освещают здания, деревья, заборчики. Как только машина проезжает, не видно ничего.
Льет сильный дождь, дует ветер, гремят взрывы, где-то далеко, а может быть и совсем близко, — понять по звуку, на каком расстоянии очень сложно.
На проспекте Ушакова нет случайных прохожих — только идущие на вокзал. В здании вокзала горит всего одна люстра. Собралась толпа людей, возможно, больше трех сотен — вечером из Херсона отправляются два поезда. Обычный поедет в Киев, а эвакуационный — в Хмельницкий.
Воздух напряженный, и ко всему прочему объявляют воздушную тревогу. Промокшие под холодным дождем люди стоят в очереди на поезд. Кто с рюкзаком, кто с большими тяжелыми сумками — они уезжают из Херсона. Кто-то покидает город навсегда, а кто-то — чтобы скоро вернуться.
– А ты сейчас куда?
– В Киев. Дети уехали в Польшу, оставили квартиру пустовать. Поживу пока там. А ты?
– Пока не знаю…