Полина КупчаТри месяца ушло у Марии на то, чтобы устроить ребенка в детсад. Воспитательница все ссылалась на карантин и отказывалась принимать мальчика. «Так бывает, когда ты для них ништо (никто – прим. ред.)! Если не захотят его принять, я тоже не собираюсь им долго кланяться. Куплю ему тетрадь по 12 копеек и научу хотя бы писать, читать, да считать до десяти. Раз уж мой ребенок тут самый конченный (никчемный – прим. ред.) в селе…».
Худая женщина с веснушчатым лицом и шрамом у глаза сидит на корточках перед домом. Веточкой ковыряет землю. Нервничает. Она опять побывала в детском саду, чтобы спросить, когда может привести туда своего сына Григораша. Но зря. Услышала тот же ответ: «Карантин!». Кусая тонкие губы, задумчиво глядит на мальчика:
– Подруга сказала, что вчера, когда привела девочку в садик, директор приняла новенького. Черт! То есть для того ребенка у них не карантин? Или они боятся, что я не буду платить, сколько положено в месяц?! Или… что я бедная?! Я вижу, как они на меня смотрят.
Она одета в изношенные колготки и черный свитер, растянутый на локтях. Ломает надвое ореховую веточку и начинает ковырять под ногтями. Ее зовут Мария. Ей 26 лет и она живет вместе с бабушкой и сыном в одном из сел Хынчештского района.
Пока мать не находит себе покоя, Григораш, которого домочадцы ласково называют Гошей, гоняет кошку по двору. Это его любимое занятие. Впрочем, и основное тоже. Радостно ловит кошку, хватает ее обеими руками за шерсть и поднимает. Животное отчаянно извивается в руках маленького изверга. Сворачивается в клубок и успевает пройтись коготками по лицу своего мучителя. Из царапин начинают сочиться тонюсенькие струйки крови. Ребенок пускается в ор, опускает кошку на землю и поворачивается к Марии. Женщина взирает на происходящее с некоторым равнодушием, но все же не удержалась и ласково пожурила его:
– Иди же к мамке! Дай-ка поцелую! Ну почему ты не оставишь ее в покое? Христа ради, сколько же ты еще собираешься ее мучить?
Обнимает свое чадо, шлепает его по попке, а затем берет на руки. У Гоши черные глаза и ямочки на щечках – как у мамы. Малыш одет в чистую, местами заштопанную одежду. Говорит он мало. Да и говорить ему особо не с кем.
– Мама, воды хочу!
– Так иди и возьми. Ты уже и сам достаешь! – молвит ему мать.
– И бабке захвати, – встревает в разговор прабабушка.
Мальчик направился к ведру с водой, но заметил полосатого кота и остановился. Ему хочется опять схватить его, но раздавшийся голос Марии несколько умерил его живодерские порывы:
– Вчера получил розгой по попе? Сейчас еще добавлю! Ах ты вредина! Весь в папку! – поясняет женщина.
Хождение Марии по «детсадовским» мукам начались этой весной. Она и раньше подумывала о садике, надеясь, что так сможет куда-то устроиться, но из-за своей чрезмерной робости решила все-таки дождаться, пока Гоше исполнится три годика, чтобы все было как положено.
– Я спросила, могу ли устроить мальчика в садик. Ему уже три года, он умеет есть самостоятельно. Но мне ответили, что у них карантин. Недельки через две опять пошла туда. А у них опять карантин. И так было несколько раз. Социальная ассистентка вызвалась помочь, но я ответила, что сумею сама справиться. В детском саду он мог бы есть, играть с другими детьми, а так я целыми днями держу его во дворе или беру с собой в поле. Иногда он остается с бабкой или с соседкой, но та просит денег за это…
На дворе конец марта. Утром Мария отправилась к соседке поработать полдня. Гоша лежит в кровати и обнимает кота за шею. Его прабабушка вытянулась лежанке. Старуха уставилась в потолок и бормочет молитву.
–А мама где? – хнычет малой.
– Гоша, она сейчас придет, – кричит ему старуха из-за печки.
– Мама ушла из дому. Она не хочет здесь жить. Вчера вечером она на меня обиделась и не разрешила мне взять кошку в постель, – жалуется ребенок.
Мальчик гладит кота по полосатой шерсти цвета хаки, затем отбрасывает его подальше. Ошеломленный тот «приземляется» в середине комнаты и быстро шмыгает в дверь. Гоша не спеша достает козявки из носа и вытирает пальцы о пижаму. Затем встает с постели и начинает искать свою одежду. Натягивает колготки на брюки, надевает свитер с уже ставшими короткими рукавами, нахлобучивает шапку и идет к стоящему на столе ведру с водой.
– Принеси и бабке.
Несет старухе воду. И сам выпивает огроменную кружку. Вода наполняет живот, который «вываливается» из-за резинки штанишек словно кусок теста, готового вот-вот убежать из миски. Теперь парнишка «сыт», поэтому выходит во двор. С тех пор как научился ходить, дальше, чем в центре села, бывать ему не доводилось. Туда он попадает, когда сопровождает мать в магазин за хлебом. В остальное время все его пути кружат по двору, где он целыми днями играет с двумя своими верными друзьями: 90-летней бабкой Олей и измученным котом. Оба его «приятеля» худые как щепка. Вот и весь Гошин детский сад, который он «основал» у себя во дворе.
В его детском саду нет воспитателей. Нет там ни игрушек, ни книг, ни тетрадей, а об акварельных красках и речи быть не может. Его «детсадовская» программа сильно отличается от той, которой следуют остальные дети в селе. От скуки он смотрит по сторонам, почесывая затылок. И тут малец принимает «решение»: хватается руками за ржавое и искривленное колесо велосипеда, подвешенное тонким шнуром за растущее в середине двора дерево жердели.
Гошин детский сад большой, здесь хватило бы места для множества игрушек, но из-за бедности у него лишь несколько штук, да и те видавшие виды: машинки без колес, безногие куклы, рюкзаки без лямок, книги без страниц, да качели без сиденья.
Покачавшись, он, не зная, чем еще себя занять, решает обойти дом. В дверях появляется его прабабка. У нее на ногах заштопанные шерстяные носки, а на голове два платка – один зеленый и другой красный. На цветастый халат она накинула красную кофту – всю в жирных пятнах. Старуха садится под дерево жердели, обхватывает колени руками и смотрит на дорогу. Она ждет, чтобы наступило время обеда.
Заметив бабушку, Гоша подходит к ней. До обеда в их доме никто ничего не ест. Редко случается, что у них выпадает что-нибудь на завтрак – разве если останется что-то от ужина. От голода желудок начинает урчать. Гоша идет к грядкам с луком перед домом, срывает пучок зеленых перьев и запихивает их в рот.
– Принеси и бабке пару штук! – кричит ему старуха.
Во дворе раздаются две отрыжки, от которых несет луком. Старуха вытирает уголки сморщенного рта и пускается в воспоминания о своей молодости:
– Эх, какой красивой была я в молодости, а теперь можешь хоть насрать на меня – хуже уже не будет. У меня был парень (ребенок – прим. ред.). Он был высоким, а глаза у него были с поволокой, но его не стало. Я бы купила домашних птиц, чтобы у нас были птицы во дворе, но пенсии с трудом хватает на еду и лекарства.
Едва закончив свои воспоминания, старуха принимается молиться:
– Осеняю крестом дом, осеняю крестом стол, осеняю крестом четыре угла в доме, осеняю крестом небосвод, осеняю крестом землю, осеняю крестом спальное место.
Ее бормотание прерывает грохот приближающейся телеги. Из-за ворот раздается фырканье лошади. Во двор заходит миниатюрная женщина, представляющая благотворительную организацию, которая приносит нищим старикам горячие обеды. Поздоровавшись, направляется прямиком в халупу старухи. Находит тарелку, наливает туда картофельный соус и кладет рядом два ломтя хлеба. Между тем вернулась и Мария.
Словно саранча прабабка с правнуком устремляются в дом. Старуха хватает ложку и на глазах у малого подносит ее пару раз ко рту. Вдруг она останавливается и уступает ему «инструмент». Не мешкая, Гоша принимается быстро орудовать ложкой по тарелке. Сделал несколько кругов и еды словно не бывало. Мария стоит в стороне и счастливая глядит на них.
В жизни молодой женщины царят нищета, унижения и тяжелый труд. Она перебралась жить в старушечью лачугу, когда Гоше был годик. До этого Мария жила то в кризисном центре для матерей, то у подруги, то у дяди. А когда ее мать до смерти избил один из ее сожителей, с которым та не сумела поделить выпивку, Мария поселилась у бабушки.
– Я работала поденщицей у кого-то из односельчан, когда мне позвонили и сказали, что мать мертва. Ей было 57. Мне ее жаль, ведь она моя мать, но по правде она о нас не очень заботилась. Она много пила. Мы трудились поденщиками, чтобы прокормиться. Мне приходилось кормить и своего брата.
Мать таскала Марию с собой, когда перебиралась от одного сожителя к другому, поэтому девочка смогла окончить лишь два класса. После моего вопроса о том, умеет ли она читать, щеки у нее вспыхивают, а молодая женщина загадочно улыбается.
– А как же?! Я помню буквы. У меня есть тетрадь, куда я записываю все телефонные номера, а напротив – имена. Когда была маленькой, я очень любила кроить. Я должна была пойти учиться на швею, но у меня нет аттестата об окончании 9 классов. И удостоверения личности у меня не было, пока не родила Гошу.
Она худая и высокая, жесткие волосы собраны в «конский хвост». На лице у нее несколько шрамов, скрывающихся между кучкующимися веснушками, а глаза цвета темного неба прячутся под пушистыми ресницами и тонкими как нить бровями. На шее всегда носит синие пластмассовые бусы.
Гошу родила от парня из соседнего села. Увидела молодого человека у подруги и сразу же потеряла голову.
– У него была машина. Он высунул голову в окно и смотрел на меня. Мне он сразу понравился. Мы встречались месяцев восемь. Потом я забеременела. Когда он вернулся из Москвы, я была на шестом месяце. Сказал мне, что если ребенок не родится в феврале, значит, он не от него. 7 февраля я родила. Но он по-любасику сказал, что родила я не от него. Его мать навестила меня в больнице. А какой мне толк, что она приходила, ведь не от нее же я родила?!
После переезда к старухе Мария в основном ни с кем не общается. У нее есть только две подруги. Одна живет в селе, а другая – в городе. Поделиться своими переживаниями ей особо не с кем.
– Я чувствую, как люди меня сторонятся. Они считают меня ветреной из-за того, что Гошин отец не живет с нами. Зато когда им нужно нанять меня для какой-то работы, у них сразу язык развязывается. Но я на них не в обиде.
Когда Гоша и бабка Оля закончили трапезничать, Мария принимается мыть оставшуюся после их обеда грязную посуду. Старуха раздумывает, чем бы заняться по хозяйству, а Гоша уже высунул голову сквозь штакетный забор – как раз сельские дети начинают возвращаться из школы. Из-за их галдежа сидевшие на заборе воробьи улетают. Мимо Гоши «проходят» несколько белых бантов и рюкзаков со Спайдерменом. Они с любопытством разглядывают друг друга. Малыш смотрит на них, пока их силуэты не исчезают в другом конце дороги. Это один из немногих случаев «общения» Гоши с другими сельскими ребятами. На лице мальчика красуются вмятины, оставленные заборными досками. Гоша поворачивается и начинает хныкать:
– Мамаааа, хочу в садик!
– Мама знает, что ты хочешь, солнышко, но что делать?! Видишь, что нас не принимают. Мы же нищие. Черт бы побрал их каратин!
Мария говорит, что время от времени занимается с сыном, разучивает стихи с ним, «но в его башку ничего не лезет».
– Гоша, прочти-ка стишок! – требует от него Мария.
Гоша понимает, чего хочет мать, поэтому смущается и убирает руки за спину. Вытягивает носок и начинает выводить ногой полукруг. Молчит. Мария берет его на руки. Гоша обхватывает ее голову руками и целует нос, покрытый бисеринками пота. Уже время полдничать, а Мария сегодня еще ничего не ела.
В их семье единственный стабильный доход – пенсия старухи. Эти деньги идут на оплату электричества, покупку хлеба и предметов гигиены. Еще кое-что Марии удается заработать, нанимаясь поденщицей к сельчанам. Буквально на днях подвязывала кому-то виноградник. За это получила банку компота и банку варенья.
– Что я могу им сказать? Беру, что дают. Не люблю спорить с ними. Я боюсь просить денег у них. А вдруг не позовут в следующий раз?! А так худо-бедно… Есть среди них и добрые люди: они дают мне смалец, соленые помидоры, хлеб – что у них есть. Не катаюсь как сыр в масле, но просить милостыню ненавижу. Я с малых лет нанимаюсь поденщицей, поэтому привыкла к тяжелому труду. Сколько мне довелось спать на улице, убегать от побоев мужчин, с которыми сожительствовала мама, сколько я защищала ее от их кулаков… Железной лопатой гнала их.
Молодая женщина тяжело вздыхает. Впивается взглядом в деревянные ворота, которые, словно устав, повалились на бок. Все на ней: и ребенок, и бабушка, и брат, который не позднее через две недели должен приехать сюда с женой и двумя девочками. С ними им придется делить хибару старухи целое лето. Марию совсем не прельщает мысль о том, что будет вынуждена содержать еще четыре рта.
– Брат в Кишиневе, у своей. Зимой живут там у каких-то друганов (друзей – прим. ред.), ведь здесь, действительно, негде. А на лето перебираются сюда. Но мне все это не по нутру. Он пьет, скандалит. Устраивает настоящий бардак, а мне все это убирать. Не знаю, что буду делать. Меня так достала вся эта канитель…
Ей хочется найти работу и получать «хоть какую-никакую зарплату», чтобы иметь возможность покупать Гоше все необходимое. На днях попросила социальную ассистентку включить ее в список для социальной помощи, но для это необходимо «тащиться аж в город на биржу труда».
– Денег на дорогу у меня не было. Я потратила их на лекарства, когда ребенок простудился. Потерплю еще немного, авось кто-то наймет работать. Я бы пошла в уборщицы в райцентр, но на кого оставить его [Гошу]? Даже если пойдет в садик, все равно я не смогу забирать его вечером. В 5 слишком рано. Кто-то предлагал поехать в Москву, а что если отправят меня на панель, то есть заставят торговать собой. Я ответила: «Нет уж, увольте».
Гоша уже за домом. У бабки мозг вскипает от вопросов малыша. Старая женщина плюхнулась среди сорняков и даже не кажет носу оттуда. Маленькие уставшие глаза едва видны из-под бровей, прилипших к коже лица, на котором заметны следы желтого глазного гноя. Узловатыми руками она срывает прочные стебли колокольчиков, которые выросли вокруг дома в немереном количестве.
– Ба, а что это? – начинает наседать на нее Гоша со своими вопросами.
– Не знаю, малóй, – отвечает ему старуха, даже не глядя в его сторону.
– Ба, а это что? – не унимается дитя.
– Так что же это? – отвечает она вопросом на вопрос.
– Ну так что же это, ба? – настаивает на своем Гоша.
– Уйди уже отсюда. Не своди меня с ума, – не выдерживает старуха.
Малыш с гиканьем убегает во двор, но не прощает прабабушке выходки, за которые непременно всегда мстит ей – забирает стоящие у входной двери костыли бабки Оли, отбивает ими висящие на веревке ковры – сплошные лохмотья, «ласкает» кота по спине, а затем выбрасывает их куда подальше.
Вечером на улице, где живет Мария, становится оживленнее. Гоша рад, что сможет увидеть больше прохожих, поэтому хватает свой «арсенал» игрушек и усаживается на кучу песка подле ворот. Он останется там, пока Луна не взойдет. Сюда же приходит и Мария и принимается срезать растущий под забором пырей.
С наступлением ночи Гошин детсад закрывается. Мария начинает рубить дрова, чтобы развести огонь и приготовить поесть. Малыш попискивает вокруг нее, затем вспоминает, что бабка еще в огороде. Скрывшись в густой темени, она опять принялась молиться. Ребенок берет ее за руку и, словно настоящий джентльмен, приглашает в дом.
От старой халупы, к которой недавно пристроили котельцовый вход и в которой живут эти трое, веет бедностью и безысходностью. Заходя в дом, надо наклонить голову, если не хочется заработать шишку прямо на лбу. Прихожая служит и кухней, и спальней для старухи, и залом, и истопнической. На окне подле лежанки только один ряд стекол. Оно еще закрыто несколькими лохматыми половиками. Именно так старуха пыталась защитить дом от лютой зимней стужи, которая как раз немного ослабила свою хватку.
Комната Марии и Гоши – два на два метра. От комнаты старухи ее разделяет порог. Когда ей необходимо немного уединиться, подвешивает между ними покрывало, от которого остались почти только одни лохмотья. На кровати справа спит Мария с мальчиком, а на кровати, расположенной у их ног, которая стоит поперек, будут спать брат с женой и двумя детьми. Если говорить языком цифр, то на шести квадратных метрах уместятся шесть человек.
Вещи женщина хранит в коробках. Шкафов у нее нет. На двух подоконниках разложена косметика и предметы гигиены. Коробка из-под старого пузатого телевизора – вся техника в их хозяйстве. В запотелом и мутном зеркале, висящем на стене в комнате молодой женщины, отражается серебристая фоторамка с несколькими снимками отца ребенка. Ее прислонили к коробке из-под телевизора.
Огонь трещит и пожирает дрова, которые Мария как раз забросила в засаленную и перепачканную копотью печь. Затем женщина быстро бросает в кастрюлю несколько картофелин и ставит вариться. Единственная лампочка, висящая над плитой, едва освещает эти две комнаты, да и то только вечером, когда в доме готовят еду. Вместе с тем, соседи, от которых Мария протянула электричество, заставляют ее платить по 200 леев в месяц. Тишину нарушает просьба малыша.
– Мама, хочу воды! – затягивает Гоша свою песню.
– Воды в доме нет, Гоша. Всю воду я налила в кастрюлю с картошкой. Сейчас схожу за водой, – отвечает ему Мария.
– Мама, хочу воды! – не унимается дитя.
– Да подожди ты немного! – взрывается мать.
Пошарив по дому, Гоша находит бутылку со святой водой и показывает ее Марии. Женщина говорит ему, что нельзя, но это не помогает. Слезы, катящиеся по детскому лицу, да тепло от негромко трещащих дров, смягчают ее сердце. Гоша победоносно подносит бутылку ко рту.
Между тем, и старуха просит воды. Она хочет отмыть позеленевшие от сорняков руки. Недолго думая, Мария набирает в металлическую кружку воду из стоящей на плите кастрюли, немного остужает горячую воду и просит старуху протянуть руки. Через несколько секунд старуха завопила от боли.
– Чего ты, Мария? Дурная ты! Она же горячая.
– А чего же ты хочешь, бабка? У тебя же кожа толстая. Ты все равно ничего не чувствуешь, ты ведь уже старая. Ладно, налью сейчас и холодной.
Мария давится от смеха, а старуха смотрит на нее долгим упрекающим взглядом. Сбегав к колодцу и разбавив воду, опять поливает ей на руки. От рук прабабушки идет густой пар, а сама старуха, раздраженно пыхтит.
Закончив мыть руки старухе, Мария ставит Гошу в таз и смывает с него грязь. Ребенок в свою очередь берет щетку для одежды и моет ей лапы коту, у которого уже не осталось сил сопротивляться.
– Заколебал ты кота, дите! Господи, да сколько можно таскать его за хвост?
Уже перевалило за 10 часов вечера. Мария как раз закончила чистить картошку в мундире, быстро нарезала мелкими кусочками и состряпала салат. Гоша, усевшись на стоящий подле стола стул, не ждет, пока мать наложит ему салат в тарелку, а засунул руки прямо в миску. Устроившись на лежанке, старуха уткнулась глазами в тарелку, которую держит на коленях. Мария жадно ест стоя, прислонившись к столу. Единственный стул в доме занял Гоша. В комнате слышно только, как откусывают, чавкают, да поспешно глотают.
Теперь все довольны. Гошин живот вновь принимает форму готового вот-вот убежать из миски теста и вываливается через пижамную резинку. Он так и не успел поблагодарить за ужин. Уселся подле лежанки отдышаться и крепко уснул, положив голову на старуху. И остальные тоже отправляются спать.
Глубокой ночью старуха идет справить нужду. Останавливается у двери и начинается что-то искать на ощупь в темноте. Ничего не находит и взрывается:
– Мать твою за ногу! Ну и чертенок! Он спрятал мои костыли. И что мне теперь делать? Прикажете помочиться прямо здесь?!
По статистическим данным за 2015 год, в селах каждый четвертый ребенок в возрасте от трех до шести лет не посещает детский сад. Неофициальные подсчеты показывают, что в общей сложности таких детей насчитывается больше 20 тысяч, то есть на 3000 больше, чем численность населения города Хынчешть.
Кодекс об образовании гласит, что обязательное образование начинается с подготовительной группы. Консультант в Управлении доуниверситетского образования Министерства просвещения Мария Врынчану отмечает, что осуществление мониторинга за этим сектором входит в обязанности местных властей.
«ОМПУ (органы местного публичного управления – прим. ред.), являющиеся учредителями дошкольных учреждений, обязаны создавать для детей воспитательные услуги, [а] родители обязаны приводить ребенка в детский сад или же обеспечивать его подготовку к школе на дому. […] Государство несет расходы на услуги дошкольного образования и присмотра (ст. 25 Кодекса об образовании) в пределах имеющихся в наличии мест», – поясняет Мария Врынчану в официальном ответе.
С другой стороны Лилиана Ротару, возглавляющая «CCF Moldova» – организацию, которая защищает права ребенка, утверждает, что усилия местных властей в этом отношении оставляют желать лучшего, поэтому им стоит пересмотреть свой подход к данной проблеме.
«Местному совету надлежит подумать и о другом формате детского сада: коллективные, ясли, получастные. Могут освободить [некоторых родителей] от платы за посещение детского сада. Многим из нас кажется, что 100 леев – символическая плата, но для семей, которые с трудом сводят концы с концами, эта сумма может оказаться достаточно тяжелой ношей. […] В детском саду [дети] не только питаются, но и общаются, развиваются, им обеспечены игрушки, которых, возможно, у них нет дома», – поясняет Лилиана Ротару.
Непосещение детского сада отрицательно сказывается на ребенке, особенно, когда он начинает ходить в школу, отмечает психолог организации «CCF Moldova» Наталья Сырбу-Ротару. «Как показывает практика, у детей, не помещенных в детсадовскую среду, как правило, нет минимальных навыков развития: они не умеют писать, не знают букв, они не в состоянии анализировать, обобщать, а ведь все это необходимо будущему первокласснику. Увы, из-за многочисленных сложностей и недостатков, как то переполненные классы, множество требований для начальных классов, отсутствие знаний и сформированных навыков, а именно умение держать ручку, спокойно сидеть на протяжении 45 минут на стуле, ребенок будет чувствовать себя ущербным, начнет отставать в развитии своих сверстников, а это скажется на его самооценке», – подчеркивает специалист.
***
Конец мая. Мария радостно сообщает, что Гошу принимают в детский садик. Она встретилась с воспитательницей на улице. Та сказала привести ребенка, ведь карантин давно закончился.
«У нас была вспышка ветрянки. На весь детский сад объявляют карантин. Те, кто посещал детский сад, продолжают ходить, а новеньких не принимаем. У нас в селе нет детей, которые не посещают детский сад. Село маленькое и мы их знаем. У нас есть списки с теми, кто родил, мы ведем учет», – объясняет заведующая, почему Гошу столько времени не принимали в детский сад.
В свою очередь Мария Георгиеш из Центра общественного здоровья Хынчештского района уверяет нас, что у них не было зарегистрировано ни одного случая карантина в Гошином селе. «За 2016 год в селе [X] не было [зарегистрировано] никакого карантина и детский сад не закрывался. Детский сад закрывают, если заражено больше 60%, а иначе – нет. Мне нет смысла обманывать. И [карантин] длится не три месяца, а 21 день. В чем-то вас обманывают [ответственные из детского сада]. Быть может, у них и было что-то, но они никому ничего не сказали. Но тогда налицо утаивание фактов, а такого до этого не было. Я работаю 30 лет. Если у них только один ребенок [заболел], это неважно, они должны были сказать. Они представляют данные каждый день», – уверяет нас Мария Георгиеш.