Полина КупчаВ селе Сэндэлуцэ – личность известная. Первое – всё лето босым ходит. Второе – у каждого распятия крестится, но не у крошечных, мелких и невзрачных, а только у тех, больших, которые словно для крестовых походов. Третье – пьяница в самом расцвете творческих сил и возможностей. Четвёртое – поколачивает свою жену. Регулярно. Пятое – у него мальчик, послушный, как тот, которого Святая Мария в руках держит. Шестое – каждое воскресенье в церковь ходит, но не босым. Седьмое – его родители считаются в селе ну просто образцовыми хозяевами. Восьмое – любит животных; где бы их ни встретил, целует в морды и чешет за ушком, в качестве доказательства своей любви, слюнявя им усы и мягкие розовые носы. Девятое – если позволяешь себе какое богохульство, то кара следует незамедлительно и ты никак не миновать шквала ругательств и проклятий в свой адрес. Десятое – у него нежная, детская улыбка.
-Мэй Сэндэлуцэ, где такую знатную обувку раздобыл?
Сэндэлуцэ осматривает свои босые ноги, которые почти утопают в дорожной пыли. Ничего не отвечает, улыбаясь словно красна девица на выданье. И тут же посылает тебя туда, откуда ты на свет Божий появился. То ли привык к людскому злословию, то ли разума в нем больше, чем у того, кто вопросы идиотские задает.
Ходьба босиком – одно из его немногих удовольствий. Шесть месяцев он прячет ноги в ботинки и во всякую подобную ерунду. И только летом, частично весной и немного осенью погода созвучна его страсти. В математике он звезд с неба не хватал, как, впрочем, и в других предметах, а вот сложение и вычитание холодных и тёплых дней в году – для него всегда было самое то. На это ума хватало. Сам удивлялся, как ему у него получалось, но, видно, была на то Божья воля.
В детстве, родители покупали ему десятки пар сандалий за сезон, но он либо относил их на мусорку, либо кидал в огонь, жадно и без остатков пожирающий кожу. Как-то раз, он пытался носить сандалии целый день. Подвигли его на это слезы матери и презрительные взгляды сельчан. Весь день он чувствовал кандалы на ногах, а ночью температура подскочила до 40 градусов и снились кошмары. Сквозь сон он кричал: – У меня ноги украли! Не рубите мне пальцы!
Он бился в конвульсиях словно обезглавленная курица, окропляющая кровью траву вокруг чурки, на которой ей отрубили голову. С тех пор его мать прекратила борьбу с пропадающей обувью, а Сэндэлуцэ стал творить крестное знамение везде, где зрил распятого Христа. Как только представлялся случай, вставал перед фигуркой пригвозденного Спасителя и молился ему, чтобы исчезли с лица земли все сандалии, а ноги его могли терпеть мороз и снег. Затем Сэндэлуцэ лобызал кровоточащие пальцы Христа и, гладя ему ноги, приговаривал:
– И тебя пытались обуть летом. Прости людишек, ибо не ведают они, что творят!
Умыв слезьми ноги Спасителя, Сэндэлуцэ приступал к настоящему ритуалу. Поднимал вверх правую руку вместе с головой. Оставался так несколько секунд. Затем опускал творящую знамение руку куда-то до уровня пупка, бросая голову на грудь. И застывал на несколько секунд. Его невольным зрителям, возможно, казалось, что эта клоунада длится слишком долго, но по ощущениям самого Сэндэлуцэ проходил всего какой-то микромиг. Любовался Спасителем ещё какое-то время время, а потом уходил. Совершенно счастливый! Этот ритуал повторялся у каждого распятия. А поскольку в селе этих самых распятий могут быть десятки, то и у Сэндэлуцэ был чем занять себя. Никогда он не кланялся абы как. Каждый ритуал выражал его непоколебимое стремление достичь вершин совершенства. И так – годами. До сегодняшнего дня, можно сказать.
Виданое ли на селе дело – чтобы представитель уважаемого семейства босым ходил! Однако народ прощал ему этот неформальный жест – уж больно красиво он молился Христу и в церковь приходил обутым. В воскресные дни его ноги терпели обувку. Но и все на этом. В остальное время ни видеть обувь, ни слышать ее запах не желал, хоть убейся! Его мать даже стала одобрять его несокрушимое упорство, видеть в нем проявление высокой духовности, а уж ритуалы у распятий воспринимала как проявление некой богоизбранности своего сына.
Да чтобы тебя так и разэтак, в Бога-душу-мать!
* * *
То во дворе вопит безумный Сэндэлуцэ. Он пьян до состояния полного непотребства. Хочет распрячь лошадей, но не в состоянии. Животные воротят от него свои морды. В пьяном виде они его не переносят, а закладывает Сэндэлуцэ ежедневно. Уже несколько дней не вылезает из запоя, напивается до положения риз. Хватает коня за морду, но не для того, чтобы целовать его, а ударить изо всех сил. Истошное конское ржание выражает боль и обиду.
Пьяный Сэндэлуцэ достаёт бритву. Лезвие блестит в лунном свете. Кони нервно прядут ушами и не сводят с него глаз. Что он собирается с ней делать? Так и не решив, прячет бритву в карман и падает на колени. Не сумев сохранить равновесие, заваливается набок, под лошадиные копыта. Видит над собой в небе крест из звёздной пыли и орет:
– Ты! Там! Все рассчитал? Га?
Закрывает глаза, но горячие слезы оставляют борозды на его грязном лице. После вещего сна, приснившегося ему позапрошлой ночью, он перестал быть мирным пьянчугой – Сэндэлуцэ. Теперь он – Сэндэлуцэ – бешеный, буйный пьяница. А привиделось ему во сне, что Господь послал ему пару кровавых сандалий. Когда проснулся, видение стало явью… Ужасным известием…
Открывает глаза. Хочет встать, но не может. Боль, вино и унижение притягивают его к мягкой и холодной земле. Опять матерится. Пытается негнущимися пальцами расстегнуть на себе рубашку. Удаётся лишь разодрать её. Белые перламутровые пуговицы падают крупными росинками в примятую траву. Его истошный ор всполошил всю живность. Она спешит высказать свое мнение по этому поводу: хрю-хрю, беее-бееее, ко-ко-ко, муу – мууууу, га-га-га!
– Тихооооооооооо! Молчать! Вот я вас…
Никому он ничего плохого не сделал. Господа Бога любил больше всех его 12 апостолов вместе взятых. Пил, пьёт и пить будет: в 10 заповедях не записано, что дружить с бутылкой нельзя!
Новый приступ. Валяется в траве, заходится в крике, молотит кулаками воздух, затем скрещивает руки на груди. Кони жуют сочную траву, сверчки угомонились. Опять достает бритву. Проводит языком по лезвию. Рот наполняется кровью. Сплёвывает. Кровь капает на ноги. Ему не хватает смелости приставить бритву к горлу. Тут видит опять – на небе что-то белеет – то ли подол одеяния Господня, то ли след от пролитого в вышине молока.
Бог одаривает его добрым взглядом. И что ему сказать? Нечего ему сказать. Закрывает врата небесные, гасит звёзды и идет спать. Не волочит за собой шлёпанцы, поскольку нет у него ничего на ногах. Он тоже бос. Вот Бог пытается что-то шепнуть Сэндэлуцэ, но какой в этом смысл, ведь когда нибудь он пожмет Богу руку и вообще они славно посидят и побеседуют о всяком разном. Вздыхает. Ну, как он мог такое упустить? Единственного сына он пожертвовал на алтарь Божий – определил в семинарию, в знак своей любви к Господу Богу. Наказание, окутанное тайной, задача с несколькими неизвестными лишает счастья его единственного сына…
Сэндэлуцэ угомонился немного. Смотрит спокойно сквозь туманную хмарь ночи, на кровавого цвета сандалии – завтра они направят его стопы в обитель, где находится его сын. В сумасшедший дом.
Grafică – Diana Roșcovan